Неосознанное чужое – потерянное собственное

Дата Туташхиа, ИА DAYMOHK, 16.10.07г.

«Убейте его…Убейте, раз решились. Только не мучайте». Это единственное, что смогла выговорить мать, которую кадыровские шакалы сделали свидетельницей жестоких истязаний сына.

Каждый удар, каждый стон, каждый призыв избиваемого к Аллаху, отдавалось в ней, на ней, проходило через нее. Потерять сына оказалось легче, чем стерпеть боль от мучений.

Сын умер на глазах матери. Муртады, вдоволь поиздевавшись и над трупом, с чувством исполненного рабского долга покинули двор и пошли за похвалой и подачкой начальства.

Не слух, не сплетня. Все происходило три месяца назад в Шелковском районе, с выходцами из села Мескеты Ножай-Юртовского района.

Не наша личная трагедия, не наша смерть, не наши последние призывы к Аллаху, в результате и прощеная кровь, забытая память, трусливые оправдания, горделивый гонор. Продолжаем предаваться потехам жизни, разменивать человеческие ценности, рассуждать о высоких материях, возомнив себя людьми.

Мы давно привыкли к войне. Слишком долго жили в ней. Так долго, что не заметили, как на чужих землях уже выросло послевоенное поколение, которое не имеет никакого представления о тех ужасах, что происходят в Чечне.

В конце-концов человек слышит и видит лишь то, что хотелось бы. Так он устроен. Чужой болью жить дано только сильным, великим, избранным.

Мы проснемся завтра, когда придут за нами, и уже с нами будут прощаться наши родные. Вот это уже будет трудно. Видеть в последний раз лица детей и слышать голоса близких, а потом идти в темноте и неизвестности, от дома до края братской могилы. Я прошел этот путь и знаю, какими бывают последние мысли человека, которого ведут на расстрел. Мне и моим двум напарникам-узникам по зиндану, родом из Алхан-Юрта или Алхан-Кала чудом повезло. Когда уже подъехали к месту казни, откуда-то со стороны раздалось: «На сегодня план выполнен. Завтра». И мы опять потащились в обратный путь по ухабам вспаханной бомбами ханкальской земли на автомашине «Урал», уложенные на полу и под сапогами оккупантов, вытащивших ножи, чтобы вырезать звездочки на наших спинах. Спасает наколка на предплечье одного из нас, сделанная когда-то во время службы в советской армии.

- Откуда это? - спросят русские.

- Сделано за вас, - прозвучит спасительный ответ. И нас оставляют в покое.

Мы наконец-то благополучно добираемся до нашей сырой и холодной ямы, которая в эту минуту покажется нам уже курортом. А еще через месяц или больше, уже дома, я буду смотреть репортаж с того самого места, куда нас водили. Десятки, если не сотни заживо захороненных. В 500 метрах от нашей бывшей обители, недалеко от арки столицы. Среди них могли быть и мы…

Но почему мы обязательно должны прочувствовать чужое горе только у края пропасти?

Война еще не закончилась. Русские еще не ушли, и никто не застрахован от личной трагедии. И если мы не будем сочувствовать чужому горю, никто не будет горевать и за нас. Никто не помолится и не освидетельствует перед Аллахом наши праведные дела. Жизнь ведь держится на теплоте и любви человеческих отношений и воздается тоже по делам и намерениям праведным. Полон или пуст у нас этот хурджун, с которым нам предстоит явиться к Аллаху!? Говорят, там только свидетельства других и спасают от мук ада.

А пишутся строки все к тому, что рано нам расслабляться и преступно равнодушие наше. Нам еще предстоит большая кровь, все накопившееся зло и ненависть должны еще разрядиться.

И не дай нам Аллах просить смерти собственных детей. Хотя, какая должна быть разница, когда умирают все наши – муджахеды. И вместе с ними мы. Наша человечность и иман. Умирают те, кто умерли, и те, кто пока остаются на земле. Если умерла их память.