Россия – Северный Кавказ: Война и проблемы антивоенного движения

Пётр Рауш, Киев, июнь 2007, для CHECHENPRESS, 16.06.07.

(краткий очерк)

Вторая Кавказская война, начатая властями России 11 декабря 1994 года вторжением в Чечню и продолжающаяся по настоящее время, по количеству жертв является одной из наиболее кровопролитных в современной истории.

Разумеется, точная и заслуживающая безусловного доверия статистика потерь отсутствует, данные приблизительны и позволяют судить лишь о числовых порядках. Однако та же проблема возникает и при оценке количества жертв едва ли ни в любой «горячей точке» мира. Например, данные о потерях армии США в Ираке колеблются от 4 тысяч убитыми (по умышленно заниженным официальным данным американского военного ведомства) до 12 тысяч (по подсчётам неправительственных правозащитных организаций). Статистика общих человеческих потерь в Ираке – от 70 до 200 тысяч убитых. В связи с войной и геноцидом в Дарфуре число погибших даёт разброс от тех
же 70 тысяч – до 400 тысяч человек. Отсутствует и сколь либо убедительная и однозначная статистика по числу погибших за последние годы в Афганистане.

Однако имеющиеся данные, при всей их неполноте и противоречивости, дают нам возможность сопоставления. Число потерь в одной лишь Чечне (без учёта других регионов Северного Кавказа, где идут боевые действия), и при подсчёте лишь убитых (за вычетом раненых и искалеченных), по официальным подсчётам чеченской стороны составляет 250 тысяч человек (в том числе 40 тысяч детей). Это не максимальное из называвшихся чисел, некоторые другие источники давали информацию о 300 и даже 350 тысячах погибших.

Официозная российская статистика по потерям боевиков-моджахедов с одной стороны, и членов подчиняющихся Кремлю вооружённых формирований с другой – совершенно не заслуживает доверия. Общая сводка таких потерь публично властями России никогда не озвучивалась. Российских данных по числу уничтоженного на Северном Кавказе мирного населения нет. Однако ещё четыре года назад некоторые российские политические комментаторы, поддерживающие имперскую политику властей РФ на Кавказе, говорили о гибели в результате боевых действий 100 тысяч человек. Из приведённых чисел однозначно следует, что по абсолютному числу человеческих потерь война на Северном Кавказе превосходит интервенцию в Ираке, сравнима с происходящим в Дарфуре и уступает лишь геноциду в Руанде и ирано-иракской войне, где число погибших превысило миллионы.

Относительное значение приведённых чисел легко понять, сравнив численность населения Ирака с более чем десятикратно меньшим народом Чечни. В Чечне речь идёт о физическом уничтожении от 10 (по минимальным, пророссийским данным) до 35 процентов населения страны, что не может квалифицироваться иначе как геноцид. Добавим сюда статистику по населению города Грозного (Джохара). До российской интервенции 1994 в Грозном было 400 тысяч человек. После бомбардировок российской авиацией, артобстрелов и повторного захвата города вооруженными формированиями РФ к весне 2000 года в городе оставалось лишь 40 тысяч жителей – 10 процентов от первоначального числа. Разумеется, в данном случае речь идёт не только об убитых, но и о беженцах. Предположив, что аналогичные события происходили бы в Москве, мы получили бы число беженцев и погибших, превышающее 13 миллионов.

Очевидно, что представление о войне, базирующееся на статистике, не может быть исчерпывающим. Оно работает лишь при понимании того, что история каждого из погибших индивидуальна, часто не менее страшна и в принципе не менее значима, чем рассказы об отдельных убийствах, привлекающих внимание СМИ. Можно вспомнить здесь историю молодой чеченки, мужу которой на глазах у неё российские милиционеры вспороли живот – и ткнули её лицом в окровавленные внутренности. Её не убили тогда – а через несколько дней ей удалось достать взрывчатку, и женщина погибла, взорвав здание
комендатуры и тех, кто в нём находился. Сколько было потом похожих историй? Не ясно ли должно быть каждому, что судьба чеченского народа, ставшего основным объектом агрессии и основной жертвой имперской России, имеет самостоятельное значение, не зависящее от каких-либо политических или исторических последствий? Однако было бы ошибкой не учитывать эти последствия либо тем или иным образом преуменьшать их роль.

Для России – по-прежнему одной из ведущих в военном отношении империалистических держав, занимающей третье место в мире по золотовалютным резервам, первое – по площади территории и природным ресурсам, имеющей запас ядерных вооружений, позволяющий полностью уничтожить население Земли, входящей в «большую восьмёрку», ШОС и являющейся постоянным членом Совете Безопасности ООН – вторая Кавказская война сыграла переломную в политическом отношении роль.

Непосредственным результатом войны стало окончательное формирование в России фашистской государственной диктатуры, стремящейся к проведению агрессивной террористической и силовой политики везде, где она оказывается к этому способна. Пропаганда межэтнической и межконфессиональной ксенофобии и ориентированный на силовое (в пределе – военное) решение международных проблем имперский нацизм
задают «фоновый режим» в российских СМИ, ставших практически исключительно монопольной собственностью корпоративных структур ФСБ РФ.

Уровень нацистской ксенофобии в России беспрецедентен для современных государств, позиционирующих себя в качестве «цивилизованных». По абсолютному числу нападений, погромов и убийств, мотивированных межэтнической ненавистью, Россия стабильно занимает одно из первых мест в мире. Декларативная приверженность «международным правовым стандартам» заменена демонстративным террором и практикой вызывающих политически-мотивированных убийств. «Точечные зачистки» проводятся как на непосредственно подконтрольных российским властям территориях – например, убийство журналистки-правозащитницы Анны Политковской накануне встречи президента РФ и канцлера Германии – так и в других государствах: от Катара, где агенты ФСБ убили второго президента Ичкерии Зелимхана Яндарбиева, до Британии, где радиоактивным полонием-210 отравлен автор книги «ФСБ взрывает Россию» Александр Литвиненко.

Политика российского режима по отношению к сопредельным странам, периодически
спекулирующая понятиями «антифашизма», в действительности полностью аналогична гитлеровской – с той лишь разницей, что Гитлер не располагал ядерным оружием и средствами доставки, делающими возможным его использование в глобальном масштабе.

Политические права и свободы в самой России, практически полностью ликвидированные в их реальном выражении, сохраняются фашистскими властями лишь там, где они полезны режиму – как рудиментарный атрибут.

Рудиментарным является и слово «федерация», остающееся пока в названии государства, но в условиях имперской вертикали власти давно превратившееся в анахронизм. Фашизм ещё не окончательно уничтожил всякую политическую оппозицию – однако
принципиально деформировал её структуру.

Либерально-правозащитные группы преимущественно локализованы в рамках умеренно-реформистской партии «Яблоко» – в целом также не вполне свободной от имперско-великорусского шовинизма. Однако «Яблоко» всё же может рассматриваться как антифашистская организация – по сравнению с наполовину фашистской КПРФ и откровенными нацистами из ДПНИ. Всё остальное либо безоговорочно поддерживает власть, либо вообще не имеет сколь либо существенного значения.

Официозные профсоюзы лояльны к режиму РФ в той же степени, в какой фашистские профсоюзы Италии работали на Муссолини. Российское «правосудие» после дела
«Юкоса» и приговоров по политическим процессам, где призыв «Путин, уйди сам» трактовался как уголовно-наказуемая экстремистская деятельность, могло бы быть названо «беспрецедентным» (не только в смысле отсутствия прецедентного права). Однако прецеденты в целом всё же были – например, в нацистской Германии. Прямой калькой с той же Германии и сталинского Совсоюза являются и многотысячные уличные марши единообразно идущих «Наших», «Местных» и тому подобных молодёжных «анти»-фашистских формирований.

Резюмируем. Всю эту картину, во всём её комплексе, невозможно считать имманентно-вневременной для российского общества – в 1992 году, например, многим такое ближайшее будущее было бы сложно даже представить. Условия, необходимые для его реального наступления, созданы второй Кавказской войной. Тут достаточно помнить первую избирательную кампанию Путина.

Политические провокации, основанные на массовом убийстве мирного населения, являются основным инструментом политики властей России – и в стране, и за её пределами. В 1999 году организованные ФСБ РФ взрывы жилых домов в Москве, подкреплённые истерической антикавказской кампанией, развёрнутой по команде «сверху» официозными СМИ, создали в России обстановку, в которой повторная интервенция в Чечню оказалась настолько «незамеченной» населением, что сейчас даже мало кто из участников антивоенного движения может вспомнить точную дату её начала.

Однако если роль ФСБ в «покушении на Россию» уже вполне доказана, то выяснение причастности этой службы к событиям 11 сентября ещё предстоит. Пока ясно лишь, что именно российский фашизм оказался той силой, которая разыгрывает военное столкновение США с наиболее радикальной частью исламского мира в своих интересах. Российский режим, во-первых, в полном объёме смог получить своеобразную политическую амнистию за Кавказ – после 11 сентября отношение США и ведущих государств Европы к действиям его вооружённых формирований в Чечне существенно изменилось. Во-вторых, официальная Россия может теперь успешно проводить внешнюю политику балансирования между столкнувшимися силами, выступая то в роли «цивилизованного европейского государства», ведущего борьбу против «исламского терроризма», то как приверженная идее «многополярного мира» наполовину азиатская и даже чуть ли ни «мусульманская» страна (демонстрацией чего, видимо, должны были стать хиджабы на журналистках кремлёвского пула во время последних дружественных визитов президента РФ в Иорданию и Саудовскую Аравию). Россия без Кавказской войны, как государство, не подвергавшееся «террористическим атакам», в первой из указанных ролей была бы куда менее убедительна – и эффект её активности в качестве «посредника-миротворца» был бы ниже. В-третьих, война в Ираке, ещё до своего начала объявленная левыми всех стран «войной за нефть» – и принеся в этом отношении коалиции государств-интервентов расходы и потери, превышающие прибыль – оказалась уникально выгодным предприятием как раз для государств – поставщиков нефти. Не для одного лишь Чавеса. Не в последнюю очередь нефть, недобытая в Ираке и нефть, необходимая для доставки оккупационного корпуса в Месопотамию и последующих его перемещений, дали рост цен и многомиллиардные доходы российским властям, превратив вторую Кавказскую войну из «убыточной» – в «экономически-рентабельную». Значение кавказского опыта и связь между двумя войнами при допущении конспирологической гипотезы причастности ФСБ к атаке 11 сентября очевидны.

Мы сказали лишь несколько слов об уже наступивших, непосредственных следствиях второй Кавказской, даже не пытаясь анализировать активизированные этой войной долговременные, ещё не вполне проявившиеся процессы.

Однако война не закончена, а России в ближайшее время предстоят политические процессы, результат которых предсказать заранее, несмотря на все усилия ФСБ, невозможно. Повлияет ли война на Кавказе на российскую политику вновь, каким образом и насколько сильно? И, с другой стороны – на протяжении какого времени российские власти будут удерживать народы Северного Кавказа под своим контролем, используя для этого политику массовых убийств? Сегодняшние «единство» фашистской России без едва ли ни ежедневной свежей крови Кавказа невозможно в той же степени, как и ассимиляция кавказцев в составе русского этноса. В этом смысле вопрос о свободе и самоопределении кавказских народов является для РФ как государства – вопросом жизни или смерти. Не кончается ли на Кавказе российской государство – имея ввиду не пространственно-географическое, а временное, историческое и в известной мере медицинское понимание слова «конец»? Насколько политическая составляющая этой проблемы осознаётся антивоенным движением России, в какой мере она для него значима – и, наоборот, насколько значим в современных российских условиях антивоенный протест?

В антивоенном движении России можно выделить три этапа. Сначала эта деятельность давала относительно широкое поле для разнообразных надежд – а также для крайне непривычных сочетаний и странных недоразумений.

Зимой 1994-95 годов к протестам против начатой по приказу Ельцина интервенции в Чечню подключались во множестве и левые, и правые. Сторонников президентского решения не наблюдалось в принципе. За несколько дней до вторжения российских войск в Чечню в Питере, у Мариинского дворца, появились пикеты чеченцев, в которых участвовало человек по 50. Несколько трагикомично выглядело, когда в поддержку этого пикета пришла демонстрация из пожилых в основном коммунисток – под красными флагами и с портретами… Сталина (простые ленинградские бабушки не изучали недавнюю историю вайнахских народов, лезут обниматься, чеченцы в лёгком недоумении). Как ни странно, но и сталинистская ВКПБ Нины Андреевой выступает против войны, призывая бойкотировать призыв в вооружённые силы РФ. В «ДемРоссии» слушаем в радиотрансляции «Свободы» крайне своеобразное предостережение чеченской стороны: «Если русская авиация не прекратит нанесение бомбовых ударов по чеченским селениям, национальные чувства чеченского народа превратятся в национально-религиозные». В новогоднюю ночь на 95-й год в Питере впервые по всему городу фейерверк и разрывы петард, а в Чечне федеральные войска штурмуют Грозный, безуспешно, на следующий день узнаём – за ночь моджахеды уничтожили более 130 единиц российской бронетехники. Фотографии остатков этой техники – сорванные танковые башни производят неизгладимое впечатление – нам удаётся увидеть лишь несколько лет спустя, на сайте «Кавказ-центр».

В Питере правозащитниками, «Демократическим союзом» и анархистами при участии чеченской диаспоры создан комитет «Руки прочь от Чечни». Периодически в его еженедельных собраниях участвуют и коммунисты. В конце декабря и январе каждое воскресенье на митинги комитета «Руки прочь от Чечни» к Казанскому собору выходит около сотни людей. На митингах не только слушают выступающих и устанавливали новые контакты, но и собирают средства, на которые еженедельно печатаются и распространяются десятки тысяч листовок. Собирают деньги, еду, лекарства в помощь беженцам. Через пару месяцев весь офис Независимой Правозащитной Группы забит коробками с медикаментами, тёплыми вещами, крупой и сгущёнкой – но кто-то – кажется, из гайдаровского ДВР? – предложил отправить этот груз самолётом МЧС РФ – и неизвестно, куда в результате попало собранное. От Казанского собора либеральная общественность под российскими триколорами ходит к Гостиному двору, скандируя заимствованный у сталинистов лозунг «Банду Ельцина – под суд!».

В Москве рождаются новые лозунги. Лидер «Трудовой России» Анпилов сформулировал: «Превратим гражданскую войну в Чечне (нет, не совсем в «империалистическую», как получилось бы при последовательной инверсии, а…) в войну за возрождение нашей Советской Родины!». В Москве на акциях, организованных «Яблоком» и «Демократическим выбором», собираются тысячи. Пока не начала разрабатывать чеченскую тему Анна Политковская, но ещё существует НТВ, по которому показывают относительно адекватную информацию – и оценивают происходящее достаточно остро.

Против войны выступают российские генералы – Лебедь, Эдуард Воробьёв и даже бывший командующий советской группировкой в Афганистане Громов. Но постепенно появляются и те, кто вторжение поддерживают. Составляем их списки, добавляя к фамилиям Ельцина, Егорова, Ерина и Степашина – Бабурина, Баркашова, Лимонова, Рыбкина...

В Питере пик антивоенной кампании падает на февраль. Большой антивоенный митинг проводит «Демократическая Россия». Собирается около двух тысяч человек. «Трудовая Россия» во главе с Марычевым устраивает обструкцию. За взаимными обвинениями в пособничестве агрессии тема самой войны уходит на задний план – видно, что и красных, и трёхцветных вождей интересует преимущественно не происходящее на Кавказе, а выяснение отношений между собой. После этого волна антивоенной активности быстро идёт на спад. Комитет «Руки прочь от Чечни» распадается. К весне уличные протестные акции, посвящённые этой теме, в Питере и Москве полностью прекращаются. А в большинстве российских городов они и не начинались. Средства массовой информации, «сбросив пар», всё чаще показывают сюжеты, оправдывающие агрессию. Первый этап антивоенного движения, этап наполовину стихийной митинговой активности, закончен.

О втором этапе антивоенного движения России писать сложно – потому что при взгляде со стороны его просто не было. Ни июньские события 1995 года в Будённовске, ни рейд Салмана Радуева в Кизляр никого в России на площади не вывели. Чечня казалась занятой российскими вооружёнными формированиями если и не окончательно, то по крайней мере надолго.

Антивоенная деятельность ведётся отдельными активистами и организациями: Ковалёв,
Молоствов, Рыбаков, Новодворская, Юшенков, «Солдатские матери Санкт-Петербурга», общество «Мемориал». Практически все они включились в антивоенную активность ещё тогда, когда война только начиналась. Некоторые даже раньше. Группа российских правозащитников, включавшая в свой состав нескольких депутатов Государственной Думы, находилась в Грозном во время штурма в новогоднюю ночь 95-го. Пытались
организовать обмен военнопленных, под обстрелами с «федеральной» стороны договаривались о перемирии – чтобы можно было хотя бы захоронить тела тысяч погибших. В планы российского командования это входило не всегда – и трупы солдат лежали на улицах Грозного рядом с погибшими моджахедами и останками мирных жителей, поедаемые собаками и кошками…

В середине июня 95-го года имя Шамиля Басаева, до этого известное только военным, политикам и активистам протестов против интервенции, узнаёт вся Россия. Ельцин встречается с Клинтоном в Галифаксе: «Это ж бандиты, понимаешь… у них же… чёрные повязки!» Шамиль выступает по российскому телевидению: «Террористом себя не считаю. Диверсантом себя считаю». Захват сотен заложников, собранных в здании городской больницы Будённовска, на несколько дней стал узловой темой российского телевизионного эфира. Несколько хаотичных попыток штурма больницы, начатых вооружёнными формированиями РФ, привели лишь к потерям, не давшим желательного российской стороне результата.

Однако акцию моджахедов сторонники войны немедленно начали оценивать с максимально жёстких моралистических позиций – и им было сложно возражать. Да, в отличие от российских военных чеченцы не убивали мирных жителей, а лишь захватили их. Да, во время второй мировой советский подводник Маринеску получил звание Героя Советского Союза за уничтожение германского лайнера, на борту которого мирных жителей, женщин и детей было не меньше, чем в буденновской больнице. Да, Басаев сделал это для того, чтобы остановить войну. И всё же чеченскую сторону здесь невозможно было оправдать полностью, приходилось сравнивать действия моджахедов – с тем, что делали оккупанты. Для множества россиян – никогда до этого и не
пытавшихся остановить войну – случившееся в Будённовске дало очень удобную формулу самооправдания. Именно это формула легла четыре с лишним года спустя в основу избирательной кампании Путина. А тогда большинство заложников осталось в живых – и войну действительно удалось приостановить на несколько месяцев. И это было частью второго этапа антивоенного движения – того, который проходил не на улицах российских столиц, а непосредственно на месте событий. Переговоры о прекращении огня вели правозащитники – Ковалёв, Рыбаков, Курочкин. Бывшие депутаты Государственной Думы РФ, согласились остаться заложниками вместо освобождённых жителей Будённовска. И выжили, лишь случайно не попав в засаду ГРУ, которая была
устроена на их пути в Чечню.

Война, приостановленная в начале лета, возобновилась после начала избирательной кампании, устроенной осенью в Чечне российским оккупационным режимом. Сначала – бои в Гудермесе, потом – радуевский рейд на Кизляр.

Снова захват заложников, опять переговоры – и автобусы с моджахедами движутся в направлении станицы Первомайской. Далее – позорная во всех отношениях коллизия для российской стороны: чеченским бойцам удалось уйти из «нескольких колец окружения».

После этого война постепенно переходит в стадию партизанской. В апреле 96-го россиянам наконец удаётся убить Джохара Дудаева, но стратегической ситуации это не меняет.

Летом – президентские выборы в России, на которых основная масса либералов почему-то вновь голосует за Ельцина. Президент непостижимым образом поднимет рейтинг с отрицательного, получая треть голосов – больше, чем любой из его конкурентов. Генерал Лебедь, периодически продолжавший делать антивоенные заявления, занимает третье место. В августе следует совершенно неожиданная операция чеченцев по освобождению Грозного – катастрофическое поражение российских вооружённых формирований, по
стратегическому значению близкое к разгрому французской армии у вьетнамской крепости Дьенбьенфу. Лебедь, принявший пост секретаря совета национальной
безопасности, вылетает в Хасавюрт, где ему хватает смелости подписать фактическую капитуляцию России, на три года остановившую захватническую войну.

Мирный договор, подписанный по итогам хасавюртского перемирия в Москве Ельциным и Масхадовым, не содержал в себе полного формального признания российскими властями чеченской независимости. Была использована компромиссная формулировка: отношения между РФ и ЧРИ должны были теперь строиться «в соответствии с принципами международного права». Ясно, что организаторы вторжения в Чечню в декабре 1994 не могли быть этим удовлетворены – в России разворачивается волна имперской реваншистской пропаганды. К сожалению, в стране не нашлось ни одной значительной силы, которая смогла бы занять чёткую антиимперскую позицию и исходя из неё оценить итоги первого этапа войны, а тем более – попытаться решить вопрос об ответственности её организаторов. Даже претендующая на либерализм и никогда не одобрявшая войну партия «Яблоко» в 96-м году не только поддержала на выборах в Питере ельцинских силовиков Коржакова и Сосковца, но и включила в свои избирательные списки Степашина. Того самого, который в качестве директора ФСК/ФСБ в декабре 1994 был одним из руководителей штурма Грозного.

Весной 1999 Степашин становится премьером – и именно в это время начинается усиленная подготовка к «возвращению» российских формирований в Чечню. В качестве повода была использована ситуация в Карамахи и Чабанмахи – двух дагестанских сёлах,
летом 98-го года отделившихся от России и объявивших об установлении шариатского права. После нескольких месяцев фактической независимости (российские власти вязли в политическом кризисе, вызванном государственным банкротством) к горским селениям начали стягиваться подчинённые Кремлю вооружённые формирования. Последовала серия провокаций – и дагестанские мусульмане обратились за поддержкой в Чечню, к Шамилю Басаеву. Поддержка эта, пусть не сразу, но была оказана – произошло то самое
«вторжение чеченских боевиков в Дагестан», о котором сейчас так любят вспоминать российские патриоты (забывая Первую Кавказскую войну XIX-го века, в которой народы Дагестана вместе с чеченцами на протяжении десятилетий вели войну против агрессии со стороны Российской империи). Правда, российским общественным мнением в 1999 году Дагестан как неотъемлемая часть страны воспринимался слабо, и начавшиеся там бои, хотя и продолжались более месяца, в центре империи мало кого интересовали. Для повторного полномасштабного вторжения в Чечню властям явно требовалась другая –
более эффективная – пропагандистская подготовка. За привлеченное постфактум внимание к её тайным фрагментам и было закрыто старое НТВ, а подробное описание технологии в конце концов стоило жизни бывшему офицеру ФСБ Александру Литвиненко.

Конечно, причиной возобновления Второй Кавказской не была чеченская нефть – несмотря на её высокое качество. Работа нефтепромыслов оказалась нарушена немедленно после начала боевых действий, и возобновить откачку сырья из охваченной войной Чечни российские власти смогли далеко не сразу – и не в полном объёме. Полученные от захвата ресурсов доходы физически не в состоянии были покрыть затраты на ведение боевых действий. Но то же самое было и полтора столетия назад, при первом завоевании Россией Северного Кавказа. Тогда промышленной разработки нефтяных месторождений вообще ещё не было, как не было её и во времена походов Чингисхана.

На грани XVIII и XIX веков Российской империи собственно Северный Кавказ вообще был малоинтересен и не особенно нужен. Екатерининскую Россию, как европейскую империю, интересовали Иран и открывавшаяся за ним Индия. Для колониальной политики империи в Персии требовался плацдарм, – который нашли в Грузии, подвергшейся недавно опустошительному нашествию Каджаров. Под предлогом помощи православному грузинскому царю северная империя и начала экспансию в Закавказье. Трагедия горских народов объясняется тем, что через их селения шли коммуникации, обеспечивавшие пополнение русских войск и их частичное снабжение (несмотря на принцип «война должна кормить войну», порох как минимум в данном случае подвозить всё-таки требовалось). Разумеется, двигавшиеся через Северной Кавказ войска проводили реквизиции у местного населения. Горцы сопротивлялись и мстили, против них направлялись карательные партии – и начавшаяся война растянулась на десятилетия, унеся жизни более миллиона человек и стерев с лица земли целые народы. Какой же смысл был в возобновлении войны для российских властей теперь? Как и раньше, в основе войны лежала не борьба за ресурсы и рынки сбыта, а имперская политика. Только теперь речь шла уже не столько о влиянии в Закавказье и Иране (о чём, правда, в Москве тоже не вполне забыли), а о сохранении подконтрольных территорий. Здесь один из немногих случаев, когда мы можем в чём-то поверить Путину – для кремлёвского режима Чечня имела значение снова не сама по себе, а как показатель его способности сохранять власть. Этот же аргумент очень часто повторяют сторонники кремлёвской политики: «Отпусти мы Чечню – и все потом захотят отделиться, Россия развалится!». Какие же после этого ещё нужны доказательства того, что основа существования
империи – террор и массовые убийства?

Эффект террора в полной мере был использован осенью 1999 года, когда ФСБ РФ организовала и провела серию взрывов жилых домов – два в Москве и один в
Волгодонске. «Чеченский след» был взят по команде спецслужб немедленно. То, что обвинённый в организации терактов Ачемез Гочияев по национальности не был чеченцем, никого не интересовало. Один мой знакомый участвовал в эти дни в интереснейшем диалоге с двумя русскими рабочими. Его собеседники выражали удовлетворение по поводу того, что теперь, наконец, Россия «окончательно разберётся» с чеченцами.
- Но ведь дома в Москве взорвали гэбэшники? – возразил им мой знакомый.
- Ну и что, что гэбэшники. Всё равно надо мочить чеченов, а то все рынки айзеры захватили! – услышал он в ответ.

Террор, разжигаемая межэтническая ксенофобия и фашизм наступали в России рука об руку. Заявления российских дикторов, в новостях прайм-тайма спокойно сообщавших о том, что «в Чечне фронтовая авиация работает на пределе своих возможностей», никого уже не должны были шокировать. Именно тогда был превращен в напоминающие Сталинград руины переименованный чеченцами в Джохар четырёхсоттысячный город Грозный. Первые бомбардировки, впрочем, начались ещё до взрывов в Москве – и, как уверяют русские беженцы из Чечни, даже до вхождения отряда Басаева в Дагестан. Но после московских терактов кремлёвский режим уже ничто не сдерживало.

«Административную» границу Чечни вновь пересекли танковые колонны, более чем 200-тысячная российская группировка начала очередное вторжения. То, что не смогла уничтожить «работающая на пределе» фронтовая авиация – уничтожали при помощи тяжёлой артиллерии и установок залпового огня «Град». А «цивилизованному мировому сообществу» заявили, что «конфликт в Чечне – внутреннее дело России. Реакцией стало появление на одном из московских антивоенных сайтов вопроса: «Внутреннее дело России – почему оно всегда мокрое?»

Третий этап антивоенного движения в России начинался тяжело. Мешал прежде всего шоковый эффект террористической кампании – казалось, что всякая попытка уличного протеста столкнётся прежде всего не с репрессиями властей, а с охваченной погромным настроением толпой. Тем более что до рязанской истории, когда милиция по недоразумению задержала сотрудников ФСБ, заминировавших очередной жилой дом, противопоставить «чеченскому следу терактов» можно было лишь общие рассуждения. Добавим, это обстоятельство касалось и того, как понималось возобновление войны в Европе и Америке. Плюс – недавняя кампания НАТО в Югославии, которая неизбежно придавала бы всем «миротворческим инициативам» государств Запада по поводу Чечни тот или иной оттенок лицемерия. Вспомним ещё, как безрезультатно захлебнулась, не продержавшись и трёх месяцев, предшествующая волна протестов…

И тем не менее – выступающие против возобновившейся войны люди вновь выходят на улицы. Очевидно, начинавшим было тяжелее всего. В Москве первые антивоенные пикеты инициировали члены Демократического Союза, «Хранители радуги» и анархисты из группы «Дикобраз», в Питере – «Солдатские матери», в Екатеринбурге – тоже ДС плюс
активисты Движения Против Насилия, также поддержанные анархистами. Как ни странно, первые же пикеты показали, что власти не так преуспели в разжигании погромных настроений, как можно было бы предположить на основании телевизионных передач.

Народ был действительно терроризирован – но эффект террора выражался скорее в возросшей апатии. Основным отличием от 94-го года было то, что к пикетчикам почти никто не присоединялся. Мало кто теперь даже останавливался рядом – большинство людей проходили мимо, делая вид (или уже на самом деле думая?), что их это не касается.

Российские города, где возобновились уличные антивоенные акции, также можно было пересчитать по пальцам. Кроме уже названных Москвы, Питера и Екатеринбурга, можно отметить разве что Нижний Новгород, где до недавнего времени действовало организованное Станиславом Дмитриевским «Общество Российско-Чеченской Дружбы» и издавалась (им же) газета «Право – защита», а также Петрозаводск, Рязань и Воронеж – но в трёх последних случаях антивоенная активность проявляется скорее спорадически.

В Москве инициатива в организации антивоенных акций устойчиво закрепилась за либеральными правозащитниками. Именно их силами проводятся продолжающиеся уже более семи лет еженедельные пикеты против войны на Кавказе. Акции проходят по четвергам на Пушкинской площади. В пикетах этих обычно участвуют по два десятка человек, основная часть лозунгов – гуманитарно-правозащитного характера, напрямую с политикой не связана. Та же позиция является преобладающей для очень многих московских либералов (в частности, для Движения за права человека, Московской Хельсинкской группы, группы «Гражданское содействие», Комитета Антивоенных
Действий и московского отделения международного общества «Мемориал»). Члены большинства из перечисленных правозащитных организаций регулярно предпринимают поездки на Северный Кавказ и ведут там правозащитный мониторинг. Однако такой подход не является единственным: в Москве также действуют «Российское движение за независимость Чечни» (РДНЧ), выпускавшее издание под названием «Сепаратист», и «Движение за Деколонизацию Кавказа». Политический подход не отделяет от правозащитного и редактор газеты «Свободное слово» Павел Люзаков, статьи которого периодически появляются на чеченских
информационных ресурсах.

Время от времени антивоенное движение Москвы проводит относительно массовые митинги, собиравшие в некоторых случаях до тысячи человек. Митинги эти объединяют политизированных противников войны с аполитично-либеральными правозащитниками, но грань, проходящую между ними, можно считать достаточно условной – далеко не все из определяющих себя как политические противники путинского режима либералы готовы признать право народов Кавказа на самоопределение. К участию в массовых антивоенных выступлениях в Москве периодически подключаются также левые (сталинисты из «Авангарда Красной Молодёжи» и члены троцкистских групп). Участвуют
в таких акциях также и анархисты.

Серьёзнейшим препятствием для антивоенных выступлений анархистов Москвы стала позиция одной из анархо-коммунистических групп, заявившей, что «либертарии ни при каких условиях не могут поддерживать так называемое право народов на самоопределение». Декларированное этой анархо-коммунистической группой отрицание существования наций плохо могло помочь даже противодействию дискриминации по национальному признаку. Приравнивание же роли российской стороны в возобновлении войны к роли чеченской (при том, что для характеристики последней широко применялась
аргументация официозной пропаганды) – вообще не позволяет считать такого рода
пропаганду антивоенной. Даже в лучшем случае она работает лишь на «оправдание» в целом благоприятного для властей РФ обывательского «нейтралитета», в худшем же – в борьбе против «русофобии» прямо смыкается с нацизмом. Разумеется, не все анархисты Москвы в полной мере разделяют этот подход, но он сказывается хотя бы в том, что тематика Кавказской войны в московских анархических изданиях почти полностью отсутствует. Не только политическая, но и гуманитарно-правозащитная. Пожалуй, единственной темой, связанной с войной и при этом действительно имеющей значение для активистов анархического движения Москвы, остаётся сопротивление принудительному призыву в российскую армию. Этой проблеме посвящены проводящиеся с 2005 года и относительно массовые ежегодные антимилитаристские фестивали – «Дни дезертира».

Совершенно особое место занимали в борьбе против захватнической политики РФ на Северном Кавказе «Революционное Контактное Объединение», созданное Борисом Стомахиным, и издававшаяся им же газета «Радикальная политика». Бывший троцкист, перешедший на позиции революционно-либерального радикализма, Стомахин определил в качестве основного своего противника русский империализм (во всех его сменявшихся последовательно исторических проявлениях), а ориентиром и объектом поддержки
избрал политику Израиля и США. Исламский фактор воспринимался при таком подходе как переменный – безоговорочно поддерживая действия моджахедов Кавказа и лидеров ЧРИ, Революционное Контактное Объединение в тоже время одобряло интервенцию в Ирак и Афганистан и репрессии израильских властей в отношении палестинцев. Своеобразие и моральная противоречивость такой позиции не позволили ей приобрести большого числа сторонников – но в то же время не помешали появлению ряда стомахинских публикаций на сайте «Кавказ-центр». Едва ли ни единственной формой деятельности РКО была пропаганда – исключительно за которую Стомахин и был в результате приговорён властями РФ как «разжигавший межнациональную рознь экстремист» – к пяти годам реального лишения свободы.

Последняя сила, о которой стоит сказать при рассмотрении антивоенного движения в Москве – НБП. Эта полумаргинальная «партия», сформировавшись как фашистская (с ориентацией на идеологию Муссолини и Штрассера), и в настоящее время продолжает использовать этатистско-имперские лозунги. Однако последовательно-конфронтационная позиция, занимаемая лимоновской организацией относительно существующего в России режима, имела своим следствием неадекватно-жёсткую репрессивную реакцию властей. В
результате вопрос о «правах человека», первоначально остававшийся за рамками идеологии НБП, стал для неё актуален в силу прагматических соображений. Партия, значительное число членов которой продолжает оставаться русскими нацистами, кроме изначально заложенного в ней левого уклона приобрела отчасти правозащитную ориентацию. Её лидер Лимонов, отбывавший тюремное заключение вместе с чеченцами, заявил о необходимости изменения отношения к Кавказской войне. В результате организация, одной из первых поддержавшая интервенцию в Чечню и печатавшая в своём центральном органе адресованные ФСБ призывы «поймать и убить Басаева», в последние годы была замечена в использовании антивоенных лозунгов («Нет – войне в Чечне, да – революции в России!»). Некоторые члены московской организации НБП регулярно выражают симпатию к чеченскому сопротивлению, а отдельные даже приняли ислам.

В Питере первые пикеты против возобновившейся на Кавказе войны начала проводить правозащитная организация «Солдатские Матери Санкт-Петербурга» (СМСПб). Далеко не весь актив этой организации является в действительности солдатскими матерями – но основным направлением её деятельности с момента образования (в 1991 году) всегда была юридическая защита прав, нарушаемых в связи с принудительным призывом на военную службу. Еженедельные пикеты «матерей» появились в Питере в ноябре 1999 года. Первоначально – у метро «Достоевская», затем – на Малой Конюшенной улице. Уже ко второму из «материнских» пикетов присоединились анархисты. В течении нескольких пикетов организующая сторона вполне доброжелательно реагировала на такое присутствие, но вскоре это отношение изменилось. «Матери» выступали за замену всеобщей воинской обязанности системой добровольно-наёмного комплектования армии, строя при этом свою антивоенную кампанию на лозунгах последовательного религиозного пацифизма. Политически «матери» ориентировались на партию «Яблоко», конфессионально – на Ватикан.

Вопрос о праве народа Чечни на самоопределение ими на пикетах не акцентировался. По мере выявления разногласий с анархистами – выступавшими против всякой государственной армии, не являвшихся при этом пацифистами и, в отличие от московских анархо-коммунистов выступавшими за самоопределение народов – «матери» стали возражать сначала против использования анархической атрибутики, затем против распространения анархических газет и листовок, и, наконец, вообще против присутствия анархистов на акциях, организованных СМСПб.

В феврале 2000 года группой питерских анархистов при сотрудничестве с антифашистской комиссией «Мемориала» был организован фестиваль, включавший в свою программу, помимо семинара по истории Чечни и концерта, антивоенный пикет, прошедший на Малой Садовой улице. На нём, ввиду осложнения отношений с «Солдатскими матерями», анархистами решено было проводить свои регулярные акции – по возможности договорившись об участии в них других организаций, заинтересованных антивоенной проблематикой. В марте была достигнута устная договорённость между
участниками Питерской Лиги Анархистов и троцкистами из Революционной Рабочей Партии, инициировавшая формирование Антивоенного комитета и проведение его еженедельных пикетов. В число организаторов питерского АВК вошли также активисты профсоюза «Независимость» и феминистки из Петербургского Центра Гендерных Проблем. Устава решили не принимать, ограничившись определением краткой
платформы. «Четыре пункта соглашения большевиков с махновцами» включали:
- Вывод из Чечни всех вооружённых формирований, подчинённых властям РФ;
- Признание права чеченского народа на самоопределение и самостоятельное решение собственной судьбы;
- Рассмотрение вопроса о прекращении войны исключительно в связи с вопросом об ответственности должностных лиц, виновных в массовых убийствах;
- Ориентация на необходимость массового народного движения как единственной силы, способной реально добиться достижения трёх предыдущих целей.

Пикеты питерского Антивоенного комитета начали проводиться на пересечении Невского и Малой Конюшенной каждое воскресенье – начиная с марта 2000 года.

Продолжительность каждой акции – два часа. Численность манифестантов, первоначально непостоянная, в дальнейшем стабилизировалась на уровне около 35 человек (при некоторых мобилизациях доходя до 80). Состав пикета обычно смешанный, из трёх фракций – троцкистской, радикально-либеральной и анархической. Пикеты проходят под чёрными и красными знамёнами, основные лозунги: «Свободу Чечне!», «Смерть фашизму!» и «Свободу народам, смерть империям!». За семь лет проведения акций на их участников было совершено более двух десятков нападений со стороны фашистов – однако до сих пор пикетчикам как правило удавалось эти нападения отбивать. Листовок и газет во время пикетирования распространяется немного, акция используется в основном как «точка сборки» активистов антифашистского движения – Антивоенный комитет
существует как относительно сплочённый и дееспособный коллектив.

Существенную поддержку деятельности АВК оказывает питерское отделение общества «Мемориал». В официальных СМИ о пикетах практически не сообщается.

«Солдатские матери», неоднократно приглашавшиеся к участию в акциях АВК, от такого сотрудничества как правило уклоняются. Пикеты самих «матерей» в настоящее время прекращены.

Разумеется, антивоенная активность в Питере не исчерпывается еженедельными пикетами. С апреля 2005 по февраль 2007 года в городе действовала учреждённая правозащитником Юлием Рыбаковым радиостанция «Свободный голос», значительная часть передач которой была посвящена проблеме войны на Кавказе. Те же «матери» ведут постоянную текущую работу, включающую в себя и борьбу против принудительного призыва, и помощь солдатам, пострадавшим от произвола командиров либо от неуставных отношений. Работа эта ведётся не только в Питере, активистки СМСПб неоднократно выезжали на Северный Кавказ и, кроме того, поддерживают устойчивые контакты с европейскими правозащитниками. В связи с теми или иными событиями или датами участники питерского антивоенного движения также, как и москвичи, проводят митинги – правда, в Питере несколько менее многочисленные, чем в Москве (счёт участников идёт лишь на сотни).

Одной из форм пропаганды является также просмотр антивоенных фильмов о Кавказской войне – таких, как «Покушение на Россию», «Недоверие», «Три товарища». Фильмы переписываются на компьютерные диски и в дальнейшем распространяются в основном среди знакомых. Конечно, для решения пропагандистско-информационных задач применяются и более традиционные носители – листовки, газеты, брошюры, книги.

Однако в условиях современной России пропагандистский результат заведомо не может быть массовым – основные каналы информации блокированы властью. В результате значение затраченных на эту работу усилий оказывается прежде всего организационным – отрабатываются сети взаимодействия и формируется определённым образом настроенная среда.

Сопоставив имеющиеся в распоряжении антивоенного движения России более чем малые ресурсы со степенью серьёзности стоящих перед ним проблем, легко придти к крайне пессимистическим выводам. Однако воздержимся пока от прогнозов. Не стоит забывать, что Россия не без оснований имеет репутацию страны почти непредсказуемой – так, свержение царизма в феврале 1917 доже для очень многих революционеров оказалось неожиданностью. Касательно же Северного Кавказа есть и гораздо более близкие по времени примеры – тот же август 1996-го. Каким образом повлияют на ситуацию выборы в России в 2007 и 2008 году? Из того, что в последние годы режим лишь ужесточался, не следует невозможности того, что в один прекрасный день он будет сломлен. Темнее всего бывает перед рассветом.