|
Внук имама Шамиля Саид-бей о Кавказском конфедеративном движении
Муртазали Дугричилов, Проза.Ру, 06.04.07г.
Саид-бей Шамиль– внук имама Шамиля от младшего сына Мухаммеда Камиля. Родился в Константинополе в 1901 году, умер в Мекке в 1981 году во время совершения хаджа. Его молодость пришлась на судьбоносный момент в истории Оттоманской Турции и Северного Кавказа. В 1920 г. съезд горцев Северного Кавказа предложил избрать руководителем национально-освободительного движения Мухаммада Камиля. Идея эта принадлежала социалисту-революционеру Махачу Дахадаеву с целью противопоставления Мухаммеда Камиля имаму Нажмуддину Гоцинскому. Но немощный престарелый сын легендарного имама Шамиля отправил на Кавказ своего 19-летнего сына. Таким было начало карьеры видного политического деятеля Саид-бея. В публикуемом ниже письме Саид-бей Шамиль рассказывает об истории Кавказского конфедеративного движения и задачах, которые стоят перед ним в будущем.
ЗА ОСВОБОЖДЕНИЕ ПЛЕНЕННОЙ РОДИНЫ.
1
Моему уважаемому брату, господину Новрузу.
Получил ваше письмо от 19 февраля. Меня очень тронуло то, что Вы интересуетесь нашим делом.
Когда началась революция 1917 года взоры многих были обращены к кавказским снежным вершинам. Даже Ленин в обращении к угнетенным нациям России в первую голову упомянул нас. Тому причина – героизм наших предков. К сожалению сегодня Кавказ упал настолько низко, что он не является сколько-нибудь значимым политическим фактором. Взять хотя бы тот факт, что мы вообще не упомянуты в афише «Недели порабощенных народов» -ежегодной праздничной даты, учрежденной Эйзенхауэром.
Пять лет назад я участвовал в одной антикоммунистической конференции. На ней были представлены угнетенные коммунизмом народы, в первую очередь – китайцы. Но там не было ни нашего знамени, ни нашей молодежи, способной поднять этот стяг. Отсутствие интереса к нам навевает грустные мысли. Хочется спросить, неужели среди нескольких тысяч наших соотечественников в Америке не осталось человека, не утратившего чувства Родины?
Поэтому по приезде в Нью-Йорк я отказался от всяких встреч и оставил без ответа письмо Рамазана Карча. Прошу Вас, так ему и объясните.
Перейдем теперь к теме судьбоносных событий и факторов, имевших место после революции. Сразу надо отметить, что русская революция застигла нас врасплох. Мы были абсолютно не подготовлены к ней.
В отличие от Кубани, где полным ходом шла славянизация, в других областях Северного Кавказа царизм опасался проводить нечто подобное, опасаясь реанимации идей национально-освободительной борьбы и объединения на этой основе разъединенных народов. Зреющая на дрожжах многочисленных сказаний и песен прошлой войны молодая Северокавказская республика уже была готова закалиться в горниле войны. Я весьма сомневаюсь в том, что этот дух, эта тоска сегодня присутствуют у наших земляков, проживающих в Советском Союзе.
В период революции (это касается в первую очередь Дагестана и Чечни) наше духовенство знало о наличии этого духа, этих устремлений народа. Весьма печально, что наши религиозные деятели решили тогда попросту отмолчаться. Это касается и общего положения, и политических задач, и военной стратегии. Успешному решению перечисленных мною проблем, стоявших перед нашими улемами, могло споспешествовать лишь военное сословие. Только в Дагестане и в Осетии количество офицеров переваливало за шесть тысяч. Среди них - и опытные генералы, и выпускники высших военных школ.
Однако, несмотря на украшавшие их награды, эти офицеры представляли собой весьма разношерстную публику, и в нашем деле не на каждого из них можно было положиться.
Если бы улемы сумели их поддержать, призвав их к патриотизму, вдохнув в них веру в свои духовные, национальные и культурные ценности, то, поверьте, не только судьба Северного, но и судьба всего Кавказа сложилась бы иначе. Наше высшее офицерство оказалось на деле столь извращенным, лишенным здравомыслия, что на протяжении всей революции, от самого ее начала до завершения оно вновь и вновь вытягивлось в струнку, распевая гимн-молитву «Боже царя храни».
Столь позорно уничижая наше славное историческое прошлое, они втаптывали в грязь свою собственную суть, свое национальное начало, свои самобытные традиции и древние устои. Этим они сами подписали себе приговор. От них не осталось теперь и следа.
Теперь о тех, кого мы называем интеллигенцией. К сожалению, эта прослойка людей не только у нас на Родине, но и вообще во всех тюркско-исламских областях России по своему уровню развития сильно уступает аналогичным представителям христианских народов. А те, кто действительно являются носителями каких-то ценностей, то и они под влиянием университетского окружения скользят влево. Если не все, то, во всяком случае большая их часть.
После объявления революции такие блестяще образованные молодые люди, как Коркмасов и Мансуров, устремились вослед за левыми - претворять в жизнь их бредовые идеи, и, в конце концов, превратились тем самым в наживку на крючке коммунистов. Группа же Тапы Чермоева, Гайдара Баммата и Пшемахо Коцева, провозгласившая независимость нашего государства, непонятно почему изначально оказалась зависимой от помощи из-за кордона. То они появляются вместе с турецкой армией и формируют правительство, то требуют вывода турецких войск, то гнутся перед монархистами и, сдав им свое правительство, уходят. В результате всех этих маневров остаются лишь две силы, не преминувшие сцепиться друг с другом: монархисты и духовенство.
Этим и воспользовались коммунисты. Вот тогда и пришел конец. Налицо определенная закономерность. Ведь дело вовсе не ограничилось нами. Вслед за нами, один за другим рухнули абсолютно все кавказские независимые республики, наподобие карточных домиков.
Уважаемый господин Навруз, Вы правы, когда выражаете свое огорчение по поводу отсутствия среди нас людей, хорошо владеющих иностранными языками, готовых к дипломатическим прениям и спорам, людей, чей потенциал можно было бы с успехом задействовать на международных конференциях, и именно такие люди принесли бы большую пользу нашему делу, достойно представляя северокавказское национальное движение, северокавказскую национальную идею.
Наши «отцы-основатели», сдав оккупантам Кавказ, сгруппировались в Париже. И тогда больше всех претендовал на роль хозяина Чермоев. А как же иначе, это ведь он сбыл грозненскую нефть англичанам. Вот они там, в Париже, на своих посиделках, думали, совещались и решили обратиться к соотечественникам в Турции и в Египте.
Среди нашей старой эмиграции нашлись тогда люди, искренне поддерживавшие северокавказское дело, они откликнулись и приехали в Париж из Турции и Египта. Инициаторы обращения к северокавказской диаспоре не нашли ничего лучшего, как бросить начатое и разойтись. В Париже остался лишь зять (муж дочери) Чермоева – Гайдар Баммат и то лишь для сохранения связи и координации с грузинскими, армянскими и азербайджанскими функционерами бывших кавказских республик.
После того, как греков сбросили в море, и Ататюрк объявил независимость, в нашей стране постепенно стал увеличиваться интерес к тюркологии.
Представители ряда тюркских стран решили воспользоваться этим для возбуждения живого интереса к национальному движению своих народов. Следует отметить, что Ататюрк не был готов к этому. Кто действительно противился, так это Исмет Паша.
Примерно в то же время к власти в Польше пришел гетман Пилсудский. Он очень интересовался угнетенными Россией народами, и официально заявил об этом Турции. Вот нам и выпал случай оказаться среди отправленных в Польшу.
Хотя у нас и не столь многочисленная диаспора, как у евреев и армян, однако, она оказалась вполне достаточной для того, чтобы смыслить необходимость создания организации.
Тогда в качестве фундамента мы решили собрать в Варшаве ту нашу молодежь, которая владеет русским языком и выпестовать из не достойные кадры. В Турции таких почти не было, а из Парижа сюда подался один сброд. И если бы не молодая интеллигенция из Праги, то мы бы попросту осрамились. В настоящее время из этих кадров остались в Мюнхене больной Байтуган, а в Америке – престарелый Кулайты.
Так и образовались тогда в Варшаве центр нашего национального движения, центр подготовки и штаб-квартира. Вслед за первой волной сюда потянулись те, кому мы сами уже помогали добраться до нас, здесь же на месте они учили русский язык, усваивали нашу национальную идеологию и становились активистами нашего национального движения, т.е. людьми, готовыми не на словах, а на деле претворять в жизнь национальные идеалы.
В 1931 году ныне покойный муфтий Палестины Амин ал-Хусейни пригласил меня вместе с Аяз-Исхаки-беем посетить Иерусалим и принять участие в Исламской Конференции. Я использовал это приглашение для встречи с моими соотечественниками в Сирии и Иордании.
В свое время, еще до поездки на Кавказ, опираясь на свои связи с королем Фейсалом, я совместно с адвокатом Муса Казим-беем и некоторыми друзьями основал официально в Сирии «Кавказское Общество». Аналогичную по сути организацию учредил и в Иордании (Аммане). Теперь наша молодежь могла свободно общаться друг с другом. Мы же по мере возможности обеспечивали их из Варшавы всем необходимым, в том числе литературой.
Вторая мировая война зло посмеялась над нами. На Ближнем Востоке все пошло верх дном. Османская Империя оставила земли, о которых я говорю, однако на них не смогли утвердиться в качестве полноправных господ арабы, потому, что их отодвинули англичане. Кстати, тогда самыми непокорными английскому владычеству арабами считались египтяне, а Каир вообще был центром арабского мира.
В эпоху мамлюков в Египте заправляли черкесы. Когда же Мехмет Али Паша нанес самый страшный удар по мамлюкскому господству, тем не менее даже после этих событий в Египте элиту по-прежнему составляли черкесы, да и самыми богатыми людьми также считались они.
Для того, чтобы задействовать весь потенциал ближневосточной диаспоры, прежде всего было необходимо утраченные позиции. Прямо скажем, задача не простая в условиях, в которых мы оказались. Находясь в Польше, мы были прекрасно информированы о положении дел на Родине, кроме того, мы получали и тщательно анализировали всю периодику, издававшуюся там.
Поэтому мы прибыли на иерусалимскую конференцию хорошо подготовленными. И тогда мы информировали представителей со всех стран Исламского мира о зверствах сталинского режима, о кровавом терроре, о стонущих под коммунистическим игом мусульманских народах. Причем, обладая необходимыми материалами и документальными свидетельствами, нам удалось сделать это весьма убедительно. Мы распространили среди участников брошюры.
Все это оказало сильное воздействие на членов делегаций. Были приняты решения, осуждавшие коммунизм. Эти решения адресовались исламским правительствам всего мира.
Об оказанном мне доверии свидетельствует тот хотя бы тот факт, что меня, тогда еще молодого человека, выбрали в координационный центр наряду с двумястами бородатыми, степенными религиозными деятелями в чалмах. Вообще нашу делегацию встретили в Египте тепло и с любовью.
В Каире мы провели два месяца. Наше пребывание в Египте заложило фундамент для изучения коммунистической угрозы. Мы передали имеющиеся у нас материалы в самый престижный в Исламском мире духовный центр «Ал-Азхар» и попросили авторитетных ученых охарактеризовать коммунизм с исламской точки зрения. Для этого в «Ал-Азхаре» была создана специальная комиссия. На основе ее выводов ректор «Азхара» ал-Шейх ал-Акбар издал фетву против коммунизма. Об этом было оповещено всему Исламскому миру. И во всех мечетях должны были теперь оглашать хутбу за спасение угнетенных братьев-мусульман в России.
И тогда в «Красном издании» вышла статья, критикующая меня и Айаз-бея. Однако мы смотрели на эти попытки обеления Кремля, как на банальную рекламу.
Вдобавок ко всему мы основали в Египте «Черкесское Братство» и назначили руководителем довольно энергичного человека - Рашид Рустам-бея.
Предпринятые нами шаги неожиданно открыли широкое поле деятельности. Однако судьба распорядилась так, что скакать на конях по полю национальной идеи нам не удалось.
Я хотел было уже возвращаться в Варшаву, когда мне стало известно о болезни отца. Поспешил в Стамбул, так как отцу с каждым днем становилось все хуже. Пришлось продлить мое пребывание там.
В это же время из Варшавы и Парижа начали поступать странные известия. Наши усилия не понравились грузинам, т.к. они противоречили их планам. Для того, чтобы на этот раз окончательно меня нейтрализовать, они нашли себе приспешников в лице азербайджанцев. Поднятый ими шум встревожил наших, и они в мое отсутствие принялись выхолащивать целый ряд тем, по которым я проявлял всегда непримиримую решительность. Вся эта недостойная возня вокруг моего имени на мне тяжело сказалась. Еще бы! На протяжении шести-семи лет я, не покладая рук, трудился во имя наших идеалов, а теперь меня осмеливаются еще в чем-то обвинять! Недолго думая, я решил добровольно сложить с себя обязанности Генерального секретаря партии.
Не считая посредничества в решении тех или иных проблем, я вообще в течении шести лет оставался вдали от всеобщей деятельности.
Тем временем положение в мире стало меняться в нашу пользу. Италия, утвердившись в Эфиопии, бросила вызов Англии, капиталистическая система сталкивалась с коммунистической, в Испании победили правые, Япония пришла в движение, а Россия оказалась зажатой в кольце агрессивно настроенных по отношению к ней стран. Несмотря на все эти быстро развивающиеся события, от наших ничего не было слышно. Наконец, в Брюсселе был все же подписан «Пакт Кавказской Конфедерации». Армения оказалась за пределами этого единства, а разногласий по-прежнему было больше, чем взаимопонимания.
Время играло на нас, к тому же на нашу сторону перешли мусаватисты, а меньшевистское грузинское правительство ровным счетом ничего не могло сделать. Эту ситуацию хорошо понимал уважаемый Гайдар Баммат; сговорившись с японцами и, приступив с их помощью к изданию собственного печатного органа, он первым же делом принялся уничтожать меньшевистское грузинское правительство. Его целью было привлечение Турции. Но как бы то ни было, Турция отказалась принять участие в авантюре. И все попытки Гайдара Баммата не к чему ни привели.
В период всех этих кипевших страстей МИД Польши прислало мне официальное приглашение на конференцию.
Прежде всего я встретился с друзьями. В мое отсутствие произошло три события. Первое: один из наших парижских журналов, до издания которого у нас не всегда доходили руки, прибрал себе Барасбий Байтуган и превратил его в соперничающее с другими национальными журналами издание; второе: штабной полковник Бахауддин Хурш приступил к серьезной работе по изданию истории северокавказского мюридизма, охватывающей более чем восьмидесятилетний период. Когда я был там, этот труд, а именно два тома, посвященных Дагестану и Чечне, переписывались набело для публикации. Каждый том насчитывал до трехсот страниц. Я спросил Бахауддина, сколько же томов выйдет в свет? Он мне ответил, что потребуется более восьми томов для изложения истории войн, ставших причиной черкесской эмиграции.
Третье, это то, что касается моей библиотеки. Я привез в Варшаву национальную библиотеку. Там были редкие издания, посвященные Кавказу на немецком, венгерском, французском, испанском, итальянском, латинском языках. Основание этой библиотеки заложил покойный Хусейн Тосун-бей. Я пополнил коллекцию. В итоге насчитывалось четыре, а может и пять тысяч томов. Друзья добавили еще тысячи книг на русском и польском. Это было бесценное собрание. После бомбардировки Варшавы оно сгорело.
Когда я приехал в Польшу, маршала Пилсудского уже не было. Однако, Польша по-прежнему стояла на его платформе. Этот великий человек, невзирая на военный союз с Францией, заключил с Германией договор о ненападении сроком на 10 лет, уведомил Гитлера о своих антироссийских воззрениях и планах и, не ограничиваясь этим, выразил свое желание принять при необходимости участие в войне против России. Все это свидетельствует в пользу того, что маршал планировал любой ценой, опираясь на союз с Германией, разбить и расчленить СССР.
В работе вышеупомянутой конференции приняли участие весьма серьезные, ответственные люди – как мусульмане, так и христиане – представители порабощенных Россией народов. Конференция длилась четыре дня и проходила в тихом здании, расположенном в лесном массиве.
С докладами выступили служащие МИД и офицеры генерального штаба. Речь шла о предстоящей войне против России. Увиденное и услышанное нами производило впечатление, что Польша полностью готова к самым решительным действиям в союзе с Германией.
Все участники конференции, включая самих поляков, осознавали, что внешнеполитический курс польского правительства направлен на совместную борьбу против большевиков, причем платформой общих усилий является лозунг «землю крестьянам, свободу народу, независимость нациям». В тот период все государственные мужи Германии, с которыми я встречался, также поддерживали эту позицию.
Не имел ничего против даже Геринг, часто посещавший Польшу под предлогом охоты.
Нельзя сказать, что конференцию мы покидали с твердой уверенностью, но какая-то надежда присутствовала. Теперь оставалось одно срочная подготовка. Газихана Бешилия я отправил в Париж, чтобы он с взял на себя редакторство журнала «Прометей», и оказал содействие генералам Султан Кылыч Гераю и Бичерахову, а уважаемого Айтека Кундуха я послал в Иран для налаживания оттуда мостов с родиной.
Несмотря на неистовое преследование ГПУ, наши подпольные ячейки на родине работали неплохо. Не знаю - почему, но после меня никто из моих друзей интереса к внешней деятельности не проявлял. Между тем мы в течение шести-семи лет, как и планировали, сумели подготовить молодежь из Турции, Сирии и Иордании. Однако тогда рядом со мной оказались два брата Кулатты. Одного отправил в Берлин, а другого в Рим, в качестве наших официальных представителей.
В 1931 году, еще до Исламской конференции я посетил Лондон, где вместе с грузинами мы учредили «Общество англо-кавказской дружбы».
В его ряды вошли и такие известные специалисты по Кавказу как Бадлей и Аллен, авторы ряда научно-исследовательских трудов. К сожалению, с нами не было подготовленных для работы в Англии друзей. Расцениваю это как позор, учитывая потенциал диаспоры. Неужели среди них не было ни одного интеллигента? Напротив. Были и ученые, и офицеры, были даже персоны, занимавшие руководящие посты в правительствах ближневосточных стран. Однако, к большему сожалению, у них отсутствовали время и интерес к решению проблем собственной нации.
Это явление, эту черту характера, увы, присущую нам, нельзя расценивать иначе, как очень жестокий удар судьбы.
После июльской конференции эмигрантских кругов события стали сменяться очень быстро, все пошло ходуном. И результат их, в конечном счете, потряс не только нас, но и все человечество. Поначалу Гитлер вполне справедливо поднял вопрос о Судетах (Судетенланд - северные районы Чехии, населенные тогда немцами).
Действительно, судетская проблема была одним из десяти тысяч несправедливых позорных решений Версаля. Несмотря на все проволочки и недоразумения, Чемберлен с Деладье подписали с Гитлером мюнхенское соглашение.
Если взглянуть нынешними глазами на Мюнхен, очевидно, что он играл на Гитлера, получая при этом огромную. К сожалению, поднявшийся к вершинам власти от звания ефрейтора, фюрер немецкого народа не отличался тонкостью восприятия ситуации. Ему захотелось куда большего.
Англия и Франция, утолив, как им казалось, аппетиты Гитлера, для собственного оправдания назвали Мюнхен - « памятником мира». Именно такие эпитеты звучали с высоких трибун английских и французских парламентов - колыбели западной демократии. «Эмблемой мира» провозгласил мюнхенское соглашение и Гитлер (и это, несмотря на антисемитскую «чистку»), а дальше, протянув одну руку в сторону Японии, а другую – в сторону Польши, он замахал обеими так, как это было выгодно России.
Польша делала все возможное для укрепления сотрудничества с Германией, стремилась избежать войны с ней.
Но Гитлер, игнорируя собственные резолюции и подписи под договорами, потерял последнее доверие. Вдобавок ко всему, не считаясь ни с какими нормами международного права и общепринятой моралью, он задался целью ликвидировать евреев.
И когда он выдвинул очередное требование (вполне законное, кстати) возврата Данцига в лоно германского рейха, мир окончательно ополчился против него. Начальник Генерального штаба Фрич еще тогда предупреждал его: «Фюрер! Польшу мы раздавим в течение трех недель. Но это естественно приведет к мировой войне. А к ней мы не готовы».
Гитлер, не вняв этим пророческим словам, бросился на Польшу, и угодил в ловушку, уготовленную ему его злейшим врагом - Сталиным. Какое необдуманное преступное решение, какое сумасбродство для судьбы Германии и судеб ее союзников!
Кому, как не мне испытывать горечь за им содеянное, мне, пережившему массированные бомбардировки Варшавы. Но даже тогда, видя как горит под бомбами наше дело, я не оставлял ни на минуту надежды найти выход из создавшегося положения во имя достижения поставленной нами цели.
Россия, заключив договор с Германией, не преминула вторгнуться в Финляндию, и союзники стали опасаться того, как бы Россия, воспользовавшись германо-российскими соглашениями, не обратила теперь взоры в сторону Ближнего Востока. Поэтому союзники, во избежание «сползания» России на юг, принялись самым серьезным образом укреплять ближневосточную группировку.
Получив известие о прибытии генерала Вейганда в Сирию, я тут же отправился в Бейрут. Генерал являлся одним из ведущих специалистов по России, конкретно - по Кавказу. Моим желанием было привлечение его внимания к нашему делу, в противном случае он пошел бы на поводу у грузин. В Бейруте я видел штаб-квартиру генерала. Первое, что бросалось в глаза при входе в помещение – огромная карта Кавказа. В процессе беседы я попросил разрешения воспользоваться его картой. Я ему показывал и рассказывал, а он меня внимательно слушал, скрестив за спиной руки. Под конец он поднял ладонь и, сжимая пальцы, как бы при счете, повторял сказанное мной. Тут я ему сказал:
-Генерал, есть еще одно обстоятельство…
-Не беспокойся, это обстоятельство мы обсудим с англичанами.
Меня поразило, то, что он прочитал мои мысли. Я ощущал и какую-то скованность генерала. Я уже собрался было уходить, как он обратился ко мне:
-Меня ждет недельная поездка. Вы подождете, пока я вернусь в Бейрут?
На мой утвердительный ответ он добавил:
-Тогда мы еще встретимся и обсудим.
Чтобы не терять времени понапрасну, я счел нужным в письменной форме, подробно и во всех деталях изложить свои мысли. В этот период в Сирии и Иордании дислоцировались обученные черкесские полки. Нам виделось жизненно важным объединить их в одну силу. Чтобы обсудить это намерение, а заодно перевести доклад на французский, я телеграфировал представителю нашей организации в Сирии – уважаемому Амину Симгогу.
Когда мы закончили с приготовлениями, из штаб-квартиры пришло известие. Прибыв с Симгогом, я столкнулся с высокорослым адъютантом. Он нас встретил со вниманием. Я представил ему товарища. Он заботливо пододвинул к нему стул и, попросив подождать, зашел вместе со мной к генералу. По пути он внезапно наклонившись ко мне, прошептал на ухо:
-Генерал рассказал о Ваших планах маршалу Чакмаку. Будьте в курсе. Позиция же уважаемого маршала утвердительная.
Мне не совсем был понятен намек адъютанта. Понял лишь одно: я получил моральную поддержку. Беседа с генералом длилась не долго. Он мне посоветовал отправиться в Париж и встретиться с генералом Гамленом. Я ответил, что готов отправиться в Париж, однако мне непонятно, как я его там найду?
Генерал улыбнулся:
-Он Вас сам найдет. Достаточно знать отель, в котором вы собираетесь остановиться.
Действительно, в парижском отеле меня посетил французский полковник. Он был не молод, успел побывать на Кавказе и знал о наших делах. В процессе разговора выяснилось, что он прибыл из Бейрута. Он мне сообщил, что уже успел переговорить с кавказскими делегациями. Рапорт же, пришедший от генерала, изучен генеральным штабом и отправлен ответственному за решения данного круга вопросов, касающихся Ближнего Востока – генералу Вейганду. Поэтому нам предстоит вновь вернуться в Бейрут.
–А на данный момент мы с вами приглашены на обед.
На званом обеде присутствовали руководитель армянской делегации Хатисян, бывший грузинский министр господин Гегечкори, руководитель азербайджанской делегации Мир Якуб. Мне выпало представлять Северный Кавказ. Разговоры все крутились вокруг темы возможного нападения русских на Ближний Восток.
Действительно, именно в тот период Молотов посетил Берлин, где выразил готовность России воевать на стороне Гитлера, требуя, однако взамен свободу действий на Балканах и часть проливов.
Адольф Гитлер, возражая против сталинских устремлений в указанном направлении, предлагал России заняться Индией, где она должна положить конец английскому господству.
Говорят, Гитлер поначалу особенно не возражал, но возможности получения Россией доступа к Средиземному морю действительно остерегался, уклончиво сославшись при этом, что не может решать подобные вопросы без учета мнений своих союзников – Муссолини и Франко. На следующий день он высказал уже решительное возражение. Конечно, я тогда не был в курсе таких подробностей, об этом я узнал позже. Немецкие военные авторитеты точно также возражали против русских предложений, как и противились развязыванию второй мировой войны злосчастной польской компанией. Они заявляли, что из этого водоворота, куда уже угодила Германия, лишь Россия избежит войны; кроме того, они верили в возможность переговоров как с Францией, так и с Англией, озабоченных опасностью утраты африканских и азиатских колоний. Кстати, нарастание этих противоречий между политикой Гитлера и мнением военных привели в конце концов к заговору последних.
2
Когда я вновь приехал в Париж, меня вместе с Мир Якубом пригласили в Лондон. Нас пожелал видеть начальник политического отдела (имя его я запамятовал) командующего Ближневосточной группировкой генерала Вавеля.
Полковник остановился на возможных действиях и, изложив обобщенно свое видение, не преминул задать, между прочим, и один весьма интересный вопрос. Его интересовало, в частности, как отреагирует народ на бомбардировки кавказских нефтяных месторождений. Тем временем Германия приступила ко второму натиску на Францию. В новых реалиях была опасность задержаться в Лондоне, и во избежание этого нам выделили место в самолете, последний рейсом взявшим курс на Париж. Париж мы застали совершенно опустевшим. Предстояло возвращаться в Стамбул, причем окольным путем - из Марселя в Тегеран, а оттуда – в Турцию. Что и говорить, все наши замыслы рухнули вместе с рухнувшей свободой Франции.
Прошел год, началась война между Германией и СССР. На этот раз нас уже приглашал в Берлин немецкий посланник. В Берлине я застал представителей всех кавказских организаций, включая дашнаков.
С нами были Гайдар Баммат, Алихан Кантемир и Ахмет Наби Магома. Гайдар Баммат, как и я, оказался в числе приглашенных МИД. Беря во внимание тот факт, что Алихан и Ахмет Наби продолжительное время имели там пристанище, я допускал, что они могли работать на Вермахт или СС. Оба определенно посещали лагеря для военнопленных. Несмотря на личную с ними дружбу, мое появление их явно смутило.
В тот период в политике Берлина по отношению к России царил какой-то кризис. МИД, с подачи графа Шуленбурга, как я уже упоминал, придерживался лозунга «землю – крестьянам, свободу - народу, независимость нациям!» Вермахт и СС одобряли эту позицию. Однако ост-министр Розенберг противился. Этот твердолобый балтийский немец, словно не знал о событиях в Норвегии, Бельгии, Франции, Италии и на Балканах, уже охваченных войной, защищал свое видение грядущей войны с Россией, на первом плане которого вырисовывалось «очищение» России от коммунизма. По Розенбергу, Россией многие века правила тонкая «немецкая» прослойка во главе с царем, Ленин же прибрал к рукам все бразды правления с помощью заурядной бандитской клики, так неужели, мы, немцы, не сумеем восстановить в России свой порядок?
Последнее слово оставалось за фюрером. Он в тот период пребывал на фронте, и все были готовы незамедлительно исполнять его последующие приказы. Армия тем временем создавала из военнопленных «легионы», бойцы которых должны были участвовать в вооруженных действиях под командованием немецких офицеров.
Ряды СС пополнили в основном грузины, к ним же примкнуло и несколько азербайджанцев. Они курсировали между Парижем, Берлином и Варшавой.
Я так и не смог понять, чем они, собственно говоря, занимались, факт лишь то, что занятие контрабандой превосходило все мыслимые рамки.
Министерство иностранных дел попросило всех приглашенных изложить свои предложения в письменной форме. Откликнувшись на эту просьбу, я написал две статьи. Одна из них была посвящена политике. Я попытался объяснить, что для немцев, наступающих с севера, Кавказ станет своего рода выставкой достижений. Установленная там политическая система произведет глубокое впечатление на народы Ближнего Востока, ибо они сумеют воочию убедиться, как живут угнетенные прежде этносы. Я объяснил, что населяющие Кавказ древние народы, как известно, несмотря на различия в религиях (часть из них – мусульмане, часть – христиане), связаны между собой общностью традиций и обычаев. Они могут достаточно легко, при условии соблюдения справедливости и сохранения прав соединиться в одно конфедеративное государство. Кроме того, подобное образование станет поучительным уроком англичанам, занятым раскалыванием арабов во имя создания Государства Израиль.
Вторая статья от начала до конца была посвящена национальному вопросу. Речь шла о том, что мы, будучи наиболее древними жителями Кавказа, на протяжении всей истории выдавливались из его просторов, так наш народ, еще в недалеком прошлом населявший плодородные земли Кубани и Терека, был вынужден под давлением российского колониализма покинуть Родину и расселяться по Турции и арабским странам. Несмотря на свою природную предприимчивость и динамизм, принесшие немало пользы народам тех стран, где они в настоящее время обитают, большинство моих земляков полны желания вернуться на Родину. Я не удержался отметить и достоинство конфедеративного устройства: подобное административное решение позволит, во-первых, сохранить культурное своеобразие отдельных этносов, а во-вторых, взяв на вооружение самую передовую технику «победоносной» Германии, мы сумеем не только правильно распорядиться своими природными ресурсами, но и создать весьма эффективную систему обороны для отражения возможной агрессии со стороны потенциальных врагов.
Ко всему прочему, в духе полной откровенности я высказал свою точку зрения по ряду вопросов.
Несмотря на то, что тогда моим единственным соперником был Гайдар Баммат, я мобилизовал все свое внимание. После того, как я изложил и передал докладные записки, позиция Гайдара Баммата мне была не известна. Вообще-то я предпочитал, чтобы наши мнения не противоречили друг другу.
Однако, к моему удивлению, он втайне от меня успел переговорить с графом Шуленгбургом по телефону и послать к нему своего секретаря.
Изложенное Гайдаром по-французски, по-видимому, из-за сильной спешки, больше смахивало на черновые записки. Там он, коснувшись прошлых ошибок грузинского социалистического правительства, настаивал на объединении Кавказа на конфедеративной основе и передаче власти сильной личности, однако, о какой-либо конкретной кандидатуре не говорил. Это не произвело на меня сколько-нибудь серьезного впечатления. О чем бы он ни говорил, включая германскую внешнюю политику, все это носило легкомысленный характер.
Никто не может упрекнуть Гайдара в отсутствии ума. Он хороший оратор и писатель. Тем более выглядит странным, откуда такое легкомыслие? Кроме того, этот доклад доставил ему хлопоты. Гайдар был вынужден покинуть Берлин. Так я оказался единственным представителем Северного Кавказа из числа тех, кто был приглашен германским Министерством иностранных дел. Возложенная на меня задача – военный вопрос и управление страной – требовали многочисленных кадров. О нехватке помощников я доложил графу Шуленбургу. Он ответил, что эту проблему они быстро решат, стоит им только заполучить адреса готовых к сотрудничеству людей на захваченной немецкими войсками территории. Всю ответственность за их транспортировку и размещение брало на себя Министерство иностранных дел. Я затребовал в первую очередь Байтугана и подготовленную молодежь из Польши, Султан Кылыч Гирая, генерала Бичерахова и Айтека Намитока из Парижа, генерала Улагая и Кулатты из Италии.
После прибытия перечисленных лиц я попросил предоставить мне возможность посетить лагеря военнопленных с целью вербовки склонных к сотрудничеству моих земляков.
Тем временем немецкая армия начала продвигаться в сторону Кавказа. Было решено в связи с эти назначить нам встречу с шефом армейской разведки Южного фланга немецких войск.
Я, будучи под охраной офицера, на всякий случай взяв с собой опытного генерала Бичерахова, отправился в Варшаву. Нас встретили и разместили в известном отеле «Бристоль». Ночь провели там. Утром, во время завтрака нас уведомили о предстоящей в 10 часов встрече. Как я понял, тот самый шеф прибыл издалека.
Передо мной предстал среднего возраста немецкий полковник. Он сразу заговорил по-русски и задал неожиданный вопрос:
- Правда ли, что Вы прежде, чем придти к нам, посетили Париж и Лондон?
Как я понял, Ахмет Наби с Алиханом успели настроить его против меня. На этот прямолинейный вопрос я решил дать аналогичный по своей откровенности ответ:
- Уважаемый полковник. У нас есть такая поговорка: «Друг врага -это твой враг». Уточню, у нас один враг - большевистская Россия. Пока вы флиртовали с русскими, мы ездили туда искать друзей. А когда узнали, что вы решили начать против них войну, решили спешным образом приехать в Берлин.
Очевидно, что он не ожидал от меня столь обезоруживающей откровенности. Тогда он решил не упускать возможности задать мне еще один каверзный вопрос:
- Вот вы туда съездили и, наверное, знаете, что думают о нас англичане?
- Уважаемый полковник! Германское вторжение в Россию обрадовало англичан ровно в такой же степени, как русских известие о нападении Японии на Китай.
Теперь пришел черед отбросить в сторону взаимные обвинения, ибо причин для неприязни и недоразумений более не оставалось.
Я продолжил:
- Уважаемый полковник. Для военной мощи таких стран, как Германия и Япония, нет более страшных, бездонных, изнуряющих болот, чем Россия и Китай. Мне трудно сказать в каком положении сейчас Китай, но в Российской империи большинство составляют нерусские. Они и есть самые верные ваши соратники. Прежде, чем приступить к военным действиям, необходимо их подготовить. Однако вы этим пренебрегли. Да и сейчас вы не лишены этой возможности, однако вновь пренебрегаете. Интересно, в чем же все-таки причина, что-то я не пойму?
- А что вы хотите?
- Вместе сражаться и для скрепления этого нашего с вами боевого содружества – хотим оружия, хотим поддержки.
И тогда он меня недоверчиво спросил:
- А где гарантия, что вы не повернете это оружие против нас? -
Я не сдержался:
- Уважаемый полковник, мы день и ночь молим Всевышнего, чтобы вражда между Россией и Германией не убавлялась, а возрастала. Потому что мы знаем, если даже это дряхлое российское тело будет на последнем издыхании, оно все равно когда-нибудь рухнет и задавит нас.
К сожалению, разговор с полковником все время шел в этом русле. Мы проговорили около двух часов, но наши точки зрения не сблизились. Под конец прений я попросил его об одной услуге, а именно, помочь мне встретиться с моими земляками в Варшаве. Но тут вмешался сопровождавший нас сотрудник, заявивший, что сразу после обеда мы должны уехать. Меня это опечалило.
- Да как я после этого смогу взглянуть им в глаза. Уж если я смог добраться сюда, я не могу покинуть город, так и не увидев своих друзей. Я настаиваю на этом, чего бы мне это не стоило.
Полковник, бросив короткую реплику по-немецки сопровождавшему нас офицеру, обратился к нам:
- Раз вы хотите видеть своих друзей, то можете оставаться.
Я обрадовался, встал и проводил его до дверей. Позже, когда мы остались один на один Бичераховым, я спросил его, что он думает обо всем этом.
- За исключением последних слов, когда он дал добро на встречу, все сказанное им мне не понравилось. Не зная немецкого, трудно сказать что-либо определенное, однако, судя по продолжительности беседы, разговор вроде бы пошел на пользу. С другой стороны, он так и не смог сказать более решительно: «Это мужественный человек. Оставь, пусть увидится с друзьями. Вы можете поехать и завтра».
Прибыв в Берлин, мы застали своих друзей в ожидании. Фюрер потребовал в свою резиденцию Розенберга с графом Шуленбургом. Предстоял серьезный разговор.
Все возлагали надежды на Шуленбурга, потому что армия и СС поддерживали взгляды Министерства иностранных дел. Но в конечном счете, не знаю почему, все получилось наперекор нашим желаниям. Фюрер выслушал только Розенберга и принял его предложение. Он пожелал, чтобы все шло, как того хотел Розенберг. Что же касается Шулебурга, то он просто ретировался с папкой под мышкой. Досадно…
Да что там говорить, поздний Гитлер настойчиво делал неразумные шаги не только на ниве политики, но и решая чисто военные задачи. Значит такова была судьба Германии и на этот раз.
Я в раздумье отправился к Шуленбургу. Он был явно не в духе.
- Я вас сведу с представителями СС. Уверен, они вас не обидят.
Шуленбург тут же позвонил помощнику Гиммлера. В назначенный час за мной приехала машина, и меня доставили на одну из прекрасных вилл под Берлином. Меня учтиво встретил человек весьма приятной наружности, чей облик как-то не вязался с представляемой им организацией. Он заявил, что «с продвижением войск к Кавказу необходимо заранее предпринять кое-какие совместные шаги для укрепления своих позиций в свете послевоенных реалий, поэтому я вас сведу с официальными представителями СС».
Так я познакомился с еще одним офицером СС, хотя, собственно говоря, я его уже видел и раньше в компании наших грузинских проходимцев, выдававших себя за национал-социалистов, с которыми он был запанибрата.
Этот жалкий тип был несносен в своей слепой уверенности, в том, что нет ничего более достойного, чем звание эсэсовца. Посоветовавшись с друзьями, я понял их готовность любой ценой вернуться на Родину. Скорее всего, они уже и до меня с ним сотрудничали.
Если бы ветры смогли забрать мое сердце, вернуть меня одним мигом в Турцию, я бы там собрал одну-две группы нужных мне офицеров и чиновников. В то время левые еще не успели так сильно расплодиться. Всех - от мала до велика - отличали высокое национальное самосознание и тоска по родине. Сейчас от этого не осталось и следа.
Я решил, что самый верный путь – вернуться назад. Перед возвращением я искренне поблагодарил муфтия Иерусалима Амина ал-Хусейни и графа Шуленбурга за проявленный ко мне интерес и оказанную мне помощь.
На следующее утро я вышел на вокзал и грустно попрощался со своими друзьями, облачившимися в эсэсовскую форму, затем совершенно опечаленный и расстроенный, занял место в Восточном экспрессе и тронулся в Стамбул. По странному стечению обстоятельств в соседнем со мной купе находился адмирал Дениц.
Мы с ним всю дорогу ели и пили. До Югославии мы успели подружиться. Он ездил на инспекцию подводного флота на Адриатике. И совсем не был пьян. Надо же, никто из нас тогда не знал, что в скором будущем ему предстоит заменить Гитлера, взяв столь тяжелую ношу на свои плечи.
Итак, все понятно. После мюнхенского соглашения в результате целой серии ошибок этот безумец Гитлер проиграл войну. А что можно сказать о деятельности паралитика Рузвельта, чего он добился?
Стратегия Нового Мира, отстаиваемая Вашингтоном, означала «свободу нациям и свободу рынку». Эти принципы легли в основу Атлантической Декларации, однако, по неизвестной причине Рузвельт, поддавшись влиянию сионистов, пожелал иметь сотрудничество с Кремлем, которое привело в конечном счете к полной сдаче Восточной Европы русским.
Но им словно и этого было мало, его наследник Трумэн усиленно вооружил Мао-Цзе-Дуна, тем самым обеспечив победу красных в Китае с помощью японского трофейного оружия. Я спрашиваю, разве все это не дурость?
Мне кажется, придет еще время, и они сами поймут, в каком водовороте они оказались. Начался процесс обзаведения союзниками, как среди правых, так и среди левых. Если бы на Азиатском материке не столкнулись русский империализм и китайский империализм, кто знает, может быть Кастро сумел бы прибрать к рукам всю Америку?
После этого Америка учредила в Мюнхене радиостанцию «Свобода», направленную против СССР. Американский президент Эйзенхауэр провозглашает закон о праздновании «Недели порабощенных народов». Отмечая на самом высоком уровне эту календарную дату, на радио приглашают четыреста специалистов по России, более того, просят и нас не только принять в этом участие, но и вообще подчеркивают необходимость совместного активного сотрудничества.
Пришел для интереса и я на эту встречу. Напротив меня, собравшись, сидела многочисленная компания русских эмигрантов во главе с Керенским. Они несли всякую чушь американцам, типа: «Сначала вместе очистим страну от коммунизма, а затем по отдельности решим все остальные разногласия». Когда-то в том самом последнем правительстве Керенского нашли себе место и грузины, и армяне, на словах защищавшие аналогичные лозунги, а на деле сделавшие все возможное, чтобы развалить до основания всякое единство. Кстати, они и сейчас проявляют большое умение в этом. Тридцать лет тому назад их «совместное сотрудничество» кончилось тем, что господину Керенскому не оставалось ничего иного, кроме как бежать, переодевшись в женское платье.
Взрывы народного возмущения против царского режима, сначала в 1905, а потом и в 1917 годах, имели под собой вполне реальную почву, это - «землю – крестьянам, свободу – народам!»
Глава последнего российского правительства так и не сумел осознать всей жизненной необходимости скорейшего решения этих требований. Все самые злободневные проблемы откладывались. Этим воспользовался Ленин, бросивший клич «землю – крестьянам, свободу –народу, независимость – угнетенным нациям!», потопив всю страну в крови и дыму пожарищ. Господин Керенский сам лицезрел и пережил эту катастрофу. И если по прошествии тридцати с лишним лет, опять повторяется прежняя ошибка, то разве не ошибочна вдвойне поддержка Керенского американскими официальными представителями?
Меня особенно удивляет то обстоятельство, что уважаемый Керенский в одной из своих пространных статей в эмигрантской газете ни с того, ни с сего назвал меня «турецким генералом». Это что, провокационный метод, заимствованный им у американцев?
Почему я пишу обо всем этом? Знаешь, мне очень жаль, что мною были недооценены две имевшиеся возможности. Теперь мир идет к третьей мировой войне. Что же касается нашего положения, то оно – дрянь. Ни организации, ни лидера, который бы попытался собрать все наши силы в единый кулак. Вот это меня более всего и печалит после восьмидесятых.
В 1938 году, когда я вернулся в Варшаву, в воздухе пахло войной. С того времени впустую прошло семь-восемь лет. После смехотворных мюнхенских соглашений я уехал в Саудовскую Аравию и там провел пятнадцать лет, отстранившись от всяких дел. Вернувшись, и на этот раз не смог найти друзей. Это меня очень сильно смущало. Что же касается молодежи, что ни я ее, ни она меня не понимает.
Во времена Джемаля в Каире состоялась Афроазиатская конференция. Когда она прошла во второй раз в Бандунге, то моему делу обещали помочь. Поэтому я и поехал. Какая там помощь, даже в зал для заседаний не пустили! Махнув рукой на подобные конференции, решил посетить открывшееся со временем «Черкесское землячество». К моему большому огорчению, все это землячество я застал «красным». Позже оно закрылось. В Сирии та же самая тенденция. Оставался лишь Амман. Да и он какой-то красно-синий.
Здесь (имеется в виду Турция) существуют порядка тридцати северокавказских земляческих организаций, начало которых заложили я с Пшимахо, Теймуром и Кадырджаном.
Большая часть их покраснела. К чему они стремятся - не понятно. Единственное, что мне понятно, это то, что речь идет не столько о левачестве, как идеологии, а о левизне, как о чувстве.
В умах этих левых рождаются какие-то извращенческие дикие призывы типа: «Стреляй в спину турецкому солдату!». Эти жалкие создания ни чем не отличаются от закоренелых русских империалистов, способных оставить позади в этом отношении даже кремлевских царей. Поэтому я предпочитаю вообще не иметь с ними никакого дела и публикуюсь лишь в ваших и подобным вашим изданиях.
Интересное содержание способствует продлению выпуска издания, за содержание надо бороться, всегда добиваясь максимального поднятия этой планки с каждым новым номером журнала. По крайней мере, мы должны идти вровень с азербайджанским журналом. Точно также, как я требую от вас, журналистов, творческой активности, точно также наш друг Расих-бей требует добиваться успеха в коммерции.
Поэтому мы сумели создать идейный фронт борьбы со всякими извращениями и положить конец искусственному разжиганию ненависти и презрения к туркам.
Хотим мы того или нет, но факт, заключается в том, что мы едины не только с точки зрения вероисповедания, но и в равной же мере этнически, так как самым тесным образом связаны с турецкой общностью. Короче говоря, за исключением желания превращать наши мечети в церкви, а грузинские и армянские церкви в мечети, нашей национальной задачей является материальная поддержка Турецкой Республики.
Кровь жителей этой страны смешана с нашей кровью, здесь проживает приблизительно четыре миллиона наших земляков, на этой земле они нашли себе убежище. А те жалкие создания, разглагольствуя об «адыгействе», не только сами превратились в орудие русских (причем русских, вырывавших с корнем это самое «адыгейство» на кавказской земле), но и еще и нас всех здесь пытаются использовать.
С другой стороны, если мы войдем в эпоху третьей мировой войны неорганизованными и неподготовленными, то это равнозначно самоубийству, потому что третью мировую войну она не выиграет и распадется. Тогда перед нами возникнет шестидесятимиллионная Украина, продвинувшаяся на юг до самой Кубани.
Если Россия начнет распадаться вне зависимости от того, нравится кому-то это или нет, Турция должна отбросив оборонительную тактику, перейти в наступление. В противном случае мы ни Крым не освободим, ни Волге-Уралу помощь не окажем. У нас не будет никакой возможности устанавливать какие-либо тесные отношения с Великим Туркестаном, необходимость скорейшего создания которого в указанный период очевидна.
Я не знаю, что думает по этому поводу генеральный штаб высшего военного командования. На нас лежит задача найти общее с Украиной решение по Кубани. Это все нельзя упускать из виду, и к этому надо готовиться.
3
А сейчас я хочу перейти к тем вопросам, которые вы затронули в своем письме.
«Одним из наших самых больших недостатков является отсутствие дипломатических кадров, знающих языки, умеющих вести умело споры и прения, готовых достойно представлять северокавказское дело на международных конференциях».
Вы правы. Самое обидное, однако, то, что когда у нас есть люди, обладающие всеми перечисленными выше качествами, но мы не умеем их задействовать. Двадцать лет назад, в период моего отъезда в Медину, наше окружение не выглядело столь безнадежным. Как я уже упоминал, по возвращении я с первых шагов ощутил эту пустоту. Сразу же пытался найти средство для исправления ситуации. Но стоило мне протянуть руки, как те, к кому я тянулся, от меня убегали.
Поверьте, из того, что я прочитал все это время, мне ничего не понравилось, за исключением Вашей статьи. Причина – безнадежность и безразличие.
Пожалуй, если бы у нас были хорошие финансовые возможности, подобной коррозии мы могли бы избежать, нам удалось бы расширить и укрепить кадры. А сейчас, хотя и ясно, что никакой новый маршал Пилсудский на свет не появится, тем не менее, мы обязаны мобилизоваться.
Некоторые события прошлого порождают совершенно искаженное восприятие. Например, азербайджанцы когда-то поселились в Карсе, где и поныне живут, а из этого делают далеко идущие выводы в пользу азербайджано-тюрского происхождения сказаний, посвященных османско-русским войнам. После пяти веков запутанных османо-кавказских отношений эти сефевиды разглагольствуют об им самим же толком не известной Атропатене и тиражируют работы, посвященные азербайджанской истории под заголовком Тюр-Албания ( на манер переименования «лезгинки» в танец г.Карса.) Если завтра действительно будет установлена связь между Урарту и Дагестаном, то никак не обойдется без того, что нам станут теперь доказывать будто Урарту принадлежит Азербайджану.
Непонятно, отчего все это, то ли мы никудышные наследники своей собственности, то ли среди нас не осталось людей, интересующихся родной историей.
Не забывайте, тысячелетнее государство Ширваншахов в 1918 году с помощью иттихадистких мечтателей стало Азербайджаном. Никто не говорит о туркменах-сельджуках, властвовавших над всем Ираном. Если в Дагестане завтра начнется какая-нибудь заваруха, то это на руку будет грузинам. И в конечном счете от Северного Кавказа ничего не останется.
По этой и по другим причинам издательское дело имеет для нас первостепенное значение. Если из нашей среды выйдут хорошие писатели, журналисты, мне кажется, и турки будут этим очень довольны. Так найдем же достойных и выдвинем их на первый план. По-моему, это самый животрепещущий вопрос.
Теперь о второй теме, затронутой Вами. Для того, чтобы с успехом защищать наше дело на международных конференциях, мы должны знать все области и районы с нашим населением, иметь контакты с интеллигенцией этих областей и районов, и поощрять вышеназванную категорию лиц к участию в совместных встречах.
Например, после первой и второй мировых войн в Америку переселилось большое количество представителей нашей интеллигенции. Среди них есть лица из старой эмиграции, обосновавшейся в свое время в таких странах, как Сирия, Иордания, Египет. Многие из них молоды, сильны, активны. По имеющимся у меня сведениям они не потеряли связи со своими земляками.
В Турции проходят немало конференций. В частности, раз в два года проводится конференция тюркологических обществ, на которой поднимается вопрос о положении угнетенных народов. На организуемых в процессе встреч мероприятиях можно увидеть большое количество азербайджанцев, немало крымских и казанских татар, туркестанцев и др. К ним присоединяются и наши представители: балкарцы, карачаевцы, кумыки, что способствует изменению позиции определенных кругов, привыкших взирать на наше дело, как на нечто иностранное, чужое.
С другой стороны на Ближнем Востоке крепнет исламское движение. И что интересно, это усиление исламского фактора порой способствует изменению позиций в прошлом наиболее крайних кемалистов. Почему бы не поучаствовать в этом движении нашим землякам из Иордании, Сирии и даже Египта?
Что касается Европы, я того мнения, что у нас есть личность полностью удовлетворяющая перечисленным Вами требованиям. Я говорю о старшем сыне Гайдара Баммата – Нажмуддине Баммате. Ему пятьдесят пять лет, в высшей степени культурный, образованный человек, тридцать лет работавший в ЮНЕСКО, много унаследовавший от отца, прекрасно знакомый со всеми тонкостями нашего дела кавказский патриот. Если приглашу его лично я, то он может и не откликнуться, ведь у меня с его отцом отношения не ладились. Именно его я нахожу наиболее подходящей вам, патриотической кавказской молодежи, фигурой. Сойдитесь с ним. Тему Национального Центра отложу до следующего письма. Перепоручаю тебя милости Аллаха.
Саид Шамиль.
(Перевод с турецкого)
|
