Бессилие всегда рядом с унижением

Петр Ткалич, Отдел публикаций и СМИ, CHECHENPRESS, 17.03.07

Мы продолжаем публикацию выдержек из дневника Петра Ткалича

6    марта.  Говорить и писать о Литвиненко уже стало неприличным. А чего говорить? Что говорить? Так же, как о Чикатило (я о настоящем, а не о кремлёвском): ну, провинился. Ну, наказали. Чего ворошить?

Ворошат! Ещё как ворошат! Надо утвердить и закрепить в сознании масс образ врага. Мало убить человека, мало замазать его имя грязью. Надо на уровне подсознания вбить людям, в их черепные коробки, страх перед неизбежным наказанием; и ещё – что наше правосудие не ошибается. Это я так залажу в свой карман, и из одного, дырявого, перекладываю в другой. Здесь так же: без всякого хирургического вмешательства, вскрывается черепная коробка, вычерпывается прежнее содержимое, добавляется новое. Это совсем не больно.

Однажды я видел как какой-то алкоголик, плоскогубцами выдирал у себя больной зуб. Мне стало плохо только от одного зрелища. Я потом спросил у знающего человека: как такое возможно? Оказывается, возможно. Чем ниже развитие, интеллект индивидуума, чем ближе его образ жизни к уровню животного, тем ниже порог его болевосприятия. Тем меньше он ощущает боль. Так же и советский человек: стопроцентные коммунисты, стопроцентные атеисты враз стали демократами.

Ну, чего сейчас этого стыдиться? Было такое в нашей истории. Добавили нам немного информации, поменяли чуть-чуть содержимое наших черепушек. И всё. Потом, из демократов мы стали стопроцентными православными, и верными поклонниками, приверженцами чекиста-дзержинца. Тут всё намешано: и Павлики Морозовы, предающие отцов, и просто подонки, предающие и продающие всё и всех. И отец Кирилл, по воскресеньям, на экранах телевизоров. Главное во всём этом – никакой боли, ни каких мучений и угрызений совести. И НИ КАКОГО РАСКАЯНЬЯ!

Не нужно полагать, что это всё делалась совсем без наркоза. Нет! Днём и ночью, круглые сутки, путинское телевидение, по всем каналам, извергало блевотину. Я понимаю, что это слово звучит неблагозвучно. Но как назвать то, что ещё недавно имело свой цвет, вкус, содержание, форму? Но после того как ЭТО было тщательно кем-то переработано и получилась бесцветная, безвкусная, бессодержательная, бесформенная масса – ЭТО уже можно назвать блевотиной. Или наркотиком для советского электората. Обезболивающим.

Недавно, кажется, в Югославии установили памятник нашим кадетам, погибшим во время революции. А по путинскому телевидению гонят сериал «Кадеты», для молодёжи, про розовощёких советских поросят, в современном кадетском училище. Под лёгким наркозом нам наполняют наши черепушки, иным содержимым. Мы хохочем, смотрясь в «Кривое зеркало», и не задумываемся, что «Поле чудес» находится в стране дураков.

Глядя на всё это, я думаю, что имя Александра Литвиненко, как героя, останется  и в памяти глубоко порядочных людей, и в истории России. Кто бы, и как бы  эту историю не трактовал и не переписывал. Мне просто интересна позиция современных подонков. Есть притча, сказка о лесорубе, который пришёл в лес. У него в руках был один топор, но без топорища. Лесоруб обратился к деревьям: «Кто хочет стать топорищем?». Все отказались. Одна только трухлявая осина согласилась. Как дерево, она бы скоро сама погибла, но как топорище, могла ещё послужить. Лесоруб сделал себе топорище из осины, и таких, после этого, наломал дров! С дровами понятно, но что закономерно – трухлявое, осиновое топорище лесоруб выкинул. Имея топор в руках, он себе, в запас,  топорища из хорошего дерева наделал. Жалко, что гнилая осина не подумала о последствиях.

Те, кто сейчас служат Путину: а что ПОТОМ? Неважно, какая у него будет судьба. В любом случае: или он вас выкинет, или вам, как тараканам, придётся по щелям забиться. Вы надеетесь, что народ снова не покается? И вы опять будете востребованы? Может быть. Это герои умирают. Но, по-прежнему, остаются с нами. А подонки не умирают. Они, к сожалению, остаются среди нас.

14   марта. Кажется. Кажется, у нашей семьи появилась надежда на благоприятный исход. Надежда призрачная, мизерная. Я больше выдаю желаемое за действительное. Но так хочется каких-то изменений! Надежда не на наш гуманный советский суд. Оле я объяснил свою позицию по отношению к этому суду. Посадить у нас могут каждого. Чиновника – практически любого. Сам образ жизни, который их заставляют вести, наличие власти, плюс безнаказанность и безответственность, которая идёт сверху, поощряют их к коррупции. У каждого рыльце в пушку. А если нет компромата (наверное, такое может быть; ну, не успели накопать!), обвинение высосут из пальца. И то, что постоянно, кого-нибудь, в очередной раз садят, на радость злорадствующим обывателям, это вовсе не торжество закона. Это обычное сведение счётов: кого-то «подсидели», кто-то кому-то не платил, кто-то с кем-то не поделился. Пауки в банке. А наверху, в паутине, каракурт – «чёрная вдова». Тот пожирает всех, даже тех, кто его оплодотворят. Так что: ни на какой суд я не надеюсь.

Оле сказал, что благоприятный исход в нашем деле возможен только, если у тех чиновников, с которыми мы судимся, появятся более влиятельные враги. В этой их грызне между собой, для Оли, может восторжествовать справедливость. Ведь Богу не трудно такое сделать, использовав ситуацию! Это и будет ответ на наши молитвы. А сейчас, в очередной раз, боюсь потерять надежу, что забрезжила где-то далеко-далеко. Может наши испытания закончатся!?

В слове «испытания» для меня теперь есть два смысла. Первый: испытания на прочность, на верность, на качество. Второй: это – «пытки». Я давно уже устал от этих испытаний. Поэтому с готовностью хватаюсь за малейшую надежду. Кроме надежды на собственное государство. Всё чаще в памяти возникает голова профессора Доуэля – плод фантаста Беляева. Как ни когда, мне близок этот персонаж: голова, которая способна мыслить, анализировать, чувствовать, переживать. Но у неё не было никакой возможности хоть ЧТО-ТО СДЕЛАТЬ в этом мире. Она была полностью бессильна! Не в состоянии что-либо сделать или изменить! Бессилие всегда рядом с унижением. Может в этом, в какой-то мере, и кроется ответ Владимиру Крапивинскому. Он постоянно печатается на «Чеченпрессе» (Владимир Крапивинский, для CHECHENPRESS,) и подчёркивает мысль, что ВСЕ МЫ (россияне) держимся в своих мыслях за империю. Пусть даже мы кричим: «Долой Путина», и «Да здравствует демократия», но мы за сильную и неделимую империю Россию. Империалисты. Самые настоящие империалисты.

Может что-то поясняет это утверждение: «Бессилие всегда рядом с унижением»? Как это может выглядеть в обыденной жизни? По каким-то причинам, в своей собственной семье, мужик не пользуется авторитетом. Скажем, у своей жены. Чувствует себя униженным. У кого как, а для русского человека нормальным будет желание пойти и набить соседу морду. От собственного бессилия в своей семье. Во-первых: пусть сосед, гад, не выпендривается! Во-вторых: может дома, после этого, больше уважать начнут? В-третьих: подобные выходки помогают «разрядиться», что способствует сохранению семьи. Униженный это понимает и делает вывод: чем больше семья, тем проще соседу бить морду (если чо – сыновья в драке завсегда помогут!).

Быть может отсюда у нас, у всех желание сохранить «большую семью» любыми способами. Тут, для полноты картины, необходимо ещё иметь представление о саранче. Эти твари стараются держаться кучкой, пожирают вокруг всё подряд, но всегда остаются голодными. Говорят, что при достижении определённой критической массы, у стаи появляется коллективный разум.

Может, мы тоже надеемся, что при определённом количестве народонаселения, в нашем стаде, при хроническом недостатке ума, возникнет некий коллективный разум? И мы перестанем чувствовать себя униженными? Но что делать с теми немногими, которые не дорожат своим местом в стаде, в стае, то бишь, в империи? А в дурдом их! На принудительное лечение! Или использовать их в качестве мишеней. На полигоне. 

Показывали по телевизору как Путин, на полигоне, стреляет из пистолета. Какое сладострастие в прищуренных глазах!!! А если с близкого расстояния? В затылок. Жертве стоящей на коленях. Я видел по тому же телевизору: чекисты так приводят приговор в исполнение. Империя – это хороший подвал для расстрела неугодных.