Как прокурор провел англичан

Мансур Мазаев, для CHECHENPRESS, 29.12.06г.

Чтобы не сильно удивляться, когда появится очередное сообщение, начинающееся словами «Генеральная прокуратура России заявила…», нужно уяснить, что собой представляет организация под этим названием. Гражданин, не осведомленный о российских реалиях, подумает, что речь идет о каком-то юридическом учреждении, выполняющем прокурорские функции в общепринятом смысле этого понятия. Но в России на этот счет свои нюансы. Дело в том, что «прокуратуры» или «правоохранительных органов» в том виде, как это принято в остальном мире, в России нет.

В России власть – это преступная группировка, одна из многих, с отличием от других преступных групп в том, что вместо того, чтобы оказаться на скамье подсудимых, она оказалась у власти. Уяснив для себя, что на вершине пирамиды российской власти находится криминальный вожак, «пахан», понять остальную схему государственного устройства России будет гораздо проще. Все остальное в строении власти – кабинет министров, министерства, ведомства, спецслужбы и пресловутая «прокуратура» –
являются всего лишь вспомогательными криминальными структурами, созданными руководящей группировкой для реализации своих интересов.

Ничего необычного в таком устройстве для России нет, оно традиционно. Другое дело, что незнание этих азов устройства российского государства, чем часто грешат иностранцы, может их сильно озадачить, а то и завести в тупик при столкновении с реальностью.

Наглядный пример, – выданный вчера российской т.н. Генпрокуратурой перл в виде заявления о «причастности фигурантов дела ЮКОСа и лиц, находящихся за пределами России», экстрадиции которых она добивается, к отравлению Литвиненко, Ковтуна и Лугового.

Чтобы понять логику российских прокуроров, или узнать, на что они рассчитывали, делая подобное заявление, не нужно просить у них материалов дела или доказательств, их не будет. Нужно просто понять логику Чапаева из известного анекдота про то, как Василий Иванович в Англии у англичан в карты выиграл, о чем он рассказывал своему другу Петьке: «Сели играть в «очко», проигрываю, англичанин говорит: «Очко», – я ему: «Покажи», – а он в ответ: «Здесь играют джентльмены, сэр, и принято верить на слово», –
вот после этого, Петька, мне карта и пошла…».

Единственная проблема в понимании на Западе действий российской стороны в том, что российских представителей считают теми, за кого они себя выдают. Если со стороны Росси звучит заявление прокуратуры, то там, по привычке, верят своим ушам и думают, что на самом деле имеют дело с некой прокуратурой – органом, выполняющим определенные функции, похожие на те, которые выполняет прокуратура в странах, с которыми Россия пытается изобразить «сотрудничество».

В подобную ловушку раньше попадали иностранные бизнесмены, рискнувшие иметь дела в России. Теперь на очереди правоохранительные органы иностранных государств. Если, конечно, они окажутся настолько глупыми, что поверят в сотрудничество со структурами, одной рукой занимающимися ядерным терроризмом на их территории, а другой –
предлагающие «сотрудничать в расследовании этого преступления».

Опыт прозрения  одного британского политика, бывшего большим другом России, описанный в свое время секретарем Сталина Борисом Бажановым, остается актуальным и на сегодняшний день. Настолько актуальным, что мы рекомендуем размножить фрагмент из книги Бажанова, публикуемый ниже, и вручить его каждому политику, бизнесмену или юристу, продолжающему сохранять иллюзии по поводу своих российских партнеров.

*********

Борис Бажанов, «Воспоминания бывшего секретаря Сталина»

(Глава 16)

«…В ожидании новостей из Лондона я читал, и насколько позволяла жара, играл в теннис. Сэр Айзенмонджер плохо объяснял мне, почему так долго длится переписка с Лондоном. Во всяком случае, я понимал, что правительство затягивает это дело потому, что английская рабочая партия, чрезвычайно в это время прокоммунистическая, во главе со своим лидером Макдональдом собирается использовать историю со мной, чтобы причинить правительству всякие неприятности, и в частности, неприятные прения в палате, которых правительство хочет избежать и поэтому всячески мое дело затягивает.

Мне очень хотелось вылить в прессе хороший ушат холодной воды на горячий прокоммунизм Макдональда и рабочей партии. И ушат был у меня в руках. Но я вовсе не был уверен, что если я его передам Айзенмонджеру, из этого что-нибудь получится, и я сохранял свое оружие для лучших времен. А оружие заключалось в следующем.

Когда Советы ввели свою жульническую концессионную политику, в числе пойманных на эту удочку оказалась английская компания Лена-Гольдфильдс. Компании этой до революции принадлежали знаменитые золотые россыпи на Лене. Октябрьская революция компанию этих россыпей лишила. Россыпи не работали, оборудование пришло в упадок и было разрушено. С введением НЭПа большевики предложили эти россыпи в концессию. Компания вступила в переговоры. Большевики предложили очень выгодные условия. Компания должна была ввезти все новое оборудование, драги и все прочее, наладить производство и могла на очень выгодных условиях располагать почти всем добытым золотом, уступая лишь часть большевикам по ценам мирового рынка. Правда, в договор большевики ввели такой пункт, что добыча должна превышать определенный минимум в месяц; если добыча упадет ниже этого минимума, договор расторгается и оборудование переходит в собственность Советам. При этом советские власти без труда объяснили концессионерам, что их главная забота – как можно большая добыча, и они должны оградить себя от того, что концессионер по каким-то своим соображениям захотел бы «заморозить» прииски. Компания признала это логичным, и этот пункт охотно приняла – в ее намерениях отнюдь не было «заморозить» прииски, а, наоборот, она была заинтересована в возможно более высокой добыче.

Было ввезено все дорогое и сложное оборудование, английские инженеры наладили работу, и прииски начали работать полным ходом. Когда Москва решила, что нужный момент наступил, были даны соответствующие директивы в партийном порядке и «вдруг» рабочие приисков «взбунтовались». На общем собрании они потребовали, чтобы английские капиталисты им увеличили заработную плату, но не на 10% или на 20%, а в двадцать раз. Что было совершенно невозможно. Требование это сопровождалось и другими, столь же нелепыми и невыполнимыми. И была объявлена общая забастовка.

Представители компании бросились к местным советским властям. Им любезно разъяснили, что у нас власть рабочая, и рабочие вольны делать то, что считают нужным в своих интересах; в частности, власти никак не могут вмешаться в конфликт рабочих с предпринимателем и советуют решить это дело полюбовным соглашением, переговорами с профсоюзом. Переговоры с профсоюзом, понятно, ничего не дали: по тайной инструкции Москвы профсоюз ни на какие уступки не шел. Представители компании бросились к центральным властям – там им так же любезно ответили то же самое – у нас рабочие свободны и могут бороться за свои интересы так, как находят нужным. Забастовка продолжалась, время шло, добычи не было, и Главконцесском стал напоминать компании, что в силу вышеупомянутого пункта договор будет расторгнут и компания потеряет все, что она ввезла.

Тогда компания Лена-Гольдфильдс наконец сообразила, что все это – жульническая комбинация и что ее просто-напросто облапошили. Она обратилась в английское правительство. Вопрос обсуждался в английской Палате. Рабочая партия и ее лидер Макдональд были в это время чрезвычайно прокоммунистическими; они ликовали, что есть наконец страна, где рабочие могут поставить алчных капиталистов на колени, а власти страны защищают рабочих. В результате прений английское правительство обратилось к советскому с нотой. 

Нота обсуждалась на Политбюро. Ответ, конечно, был в том же жульническом роде, что советское правительство не считает возможным вмешиваться в конфликты профсоюза с предпринимателем – рабочие в Советском Союзе свободны делать то, что хотят. Во время прений берет слово Бухарин и говорит, что он читал в английских газетах отчет о прениях, происходивших в Палате общин. Самое замечательное, говорит Бухарин, что эти кретины из рабочей партии принимают наши аргументы за чистую монету; этот дурак Макдональд произнес горячую филиппику в этом духе, целиком оправдывая нас и обвиняя Компанию. Я предлагаю послать товарища Макдональда секретарем Укома партии в Кыштым, а в Лондон послать премьером Мишу Томского. Так как разговор переходит в шуточные тона, Каменев, который, председательствует, возвращает прения на серьезную почву и, перебивая Бухарина, говорит ему полушутливо: «Ну, предложения, пожалуйста, в письменном виде». Лишенный слова Бухарин, не успокаивается, берет лист бумаги и пишет:

«Постановление Секретариата ЦК ВКП от такого-то числа. Назначить т. Макдональда секретарем Укома в Кыштым, обеспечив проезд по одному билету с т. Уркартом. Т. Томского назначить премьером в Лондон, предоставив ему единовременно два крахмальных воротничка».

Лист идет по рукам, Сталин пишет: «За. И. Сталин». Зиновьев «не возражает». Последним «голосует» Каменев и передает лист мне «для оформления». Я храню его в своих бумагах.

Опубликовать бы все это в печати – это был бы хороший удар по этим безмозглым прокоммунистам и по Макдональду. Но это надо сделать толково. Пока не вижу как.

В один прекрасный день, играя в Симле в теннис, я жду со своим случайным партнером, когда кончится предыдущая партия и освободится для нас площадка. Собеседник мой –
рыжий ирландец. Он знает, кто я, и задает вопросы о Советской России. В пять минут разговора я убеждаюсь, что он человек чрезвычайно умный, с живой мыслью, прекрасно осведомленный о Советской России и очень хорошо разбирающийся в советских делах. Я спрашиваю у других партнеров, кто это. Это – О'Хара, министр внутренних дел Индии. Вот это человек для моей бухаринской бумажки. Я говорю ему, что у меня есть к нему важное дело. Назначено свидание на завтра.

Придя к нему, я показываю бумагу, перевожу ее и объясняю, в чем дело. «Вы можете ее передать нашему правительству?» Я говорю, что это как раз мое намерение. «И вы можете нам написать объяснительную записку, объясняя, как все это произошло?» - «Конечно, могу». - «Вы не представляете, какую услугу вы оказываете Англии», - говорит О'Хара. Бумага с объяснениями идет в Лондон.

Но вслед за тем ни в Индии, ни во Франции я не нахожу в печати ни малейшего ее следа. По моей мысли английское правительство тори должно воспользоваться случаем и передать ее в прессу. Это был бы хороший удар по прокоммунистам. Но в прессе она не появляется.

Потом, уже будучи во Франции, я имею случай говорить с помощником начальника Интеллидженс Сервис (я расскажу об этом дальше, это учреждение обращается ко мне с просьбой произвести экспертизу подложных протоколов Политбюро, которые фабрикует и продает ему ГПУ). Я рассказываю ему о документе, который я передал О'Хара, и говорю, что было бы очень жаль, если бы он погиб где-нибудь в ящике письменного стола. Он говорит, что он ничего не слышал о таком документе, но когда будет в Лондоне, спросит у своего шефа. Через некоторое время, вернувшись из Лондона, он сообщает мне о судьбе документа.

Документ, прибыв в Лондон, попал прямо к премьер-министру. Вместо того, чтобы передать его в печать, премьер-министр поступил гораздо остроумнее. Он вызвал начальника Интеллидженс Сервис и сказал ему: «Будьте добры, попросите аудиенцию у лидера оппозиции, мистера Макдональда. В личной встрече передайте ему лично, в собственные руки, этот документ, который я получил. Я считаю, что так как этот документ касается лично мистера Макдональда, он должен быть передан лично ему». Начальник Интеллидженс Сервис так и сделал.

Документ произвел на Макдональда чрезвычайное впечатление. Макдональд был человек не такого уж блестящего ума, но человек глубоко порядочный. Он был создателем и бесспорным лидером английской социалистической партии. Он питал полнейшее доверие к русскому большевизму и всячески его поддерживал бескорыстно и убежденно. Теперь он узнал, что о нем думает Москва и узнал из документа совершенно бесспорного. Он очень сильно пережил этот удар, на некоторое время отошел от дел, уехав в родную Шотландию, но переварив все, стал таким же убежденным антикоммунистом и пытался увлечь за собой партию.

Между тем, это оказалось не так легко. Когда он порвал с русским коммунизмом, только часть партии пошла за ним, и притом меньшая. Но это позволило создание в Англии во время тяжелого экономического кризиса 1931 года правительства национального единения – меньшая часть рабочей партии с Макдональдом плюс консерваторы имели большинство в палате; консерваторы предоставили Макдональду возглавить правительство – это было небывалое правительство тори и социалистов на базе антикоммунизма. Надо сказать, что затем неустанной борьбой внутри социалистической партии Макдональд постепенно перевел ее большинство с прокоммунистической позиции на антикоммунистическую…».