В день, когда спадут маски

(Из призывов  Группы «Доверие» к 4 ноября 2006 года.)

Андрей Новиков, независимый аналитик, для CHECHENPRESS, 31.10.06г.

О национальном примирении у нас начали писать примерно с того же времени, когда заговорили и о гражданской войне.

Бесконечная драматизация темы «гражданской войны» была той невротической парадигмой, в которой развивался и «примиренческий» процесс последних пяти-десяти лет. Причем никто не думает о главном примирении России – со Всевышним.

На каких ценностях происходит сегодняшнее путинское примирение?

Трудно припомнить какую-либо веху в новейшей истории (август 91, октябрь 93, июнь 96, август 99 – март 2000), которая обходилась бы без взвинчивания темы гражданской войны. Даже события августа 99 – марта 2000 (Дагестан, Чечня, борьба с «терроризмом») были поданы, в сущности, как версия все той же гражданской войны. Когда смотришь на все это, возникает, честное слово, странное чувство. НАМ ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА БЫЛА НУЖНА ПОЗАРЕЗ. Она (или миф о ней) была мотором, вращавшим всю нашу политическую сцену. Мы нуждались в войне как средстве достижения мира. Даже демократы конца 80-х – начала 90-х не брезговали этой темой, чего же говорить о тех подонках, которые устроили чеченскую войну и террористические взрывы по всей стране, чтобы достичь своих политических целей?

Может возникать вопрос, почему же гражданская война так и не случилась?

Причина в том, что при всем своем взрывоопасном потенциале, нашедшем выражение в национальных конфликтах и криминальном «перестреле» (последний еще называют «нашей малой гражданской войной»), общество все-таки не было готово к войне. Современный постсоветский тип общества, ориентированный на позитивные «накопительные» ценности, изначально был запрограммирован на мир, на мирное структурирование (жестокое, с гигантским выделением социальной энергии, криминальной «утрамбовкой» нового порядка), все-таки мирное, национальное строительство. Если подумать, ни один раскручиваемый сюжет «войны» так и не был доведен до конца. Все обрывалось на полпути. Даже чеченская бойня, ведшаяся «всерьез», и та закончилась хасавюртовским миром.

Но такие же «хасавюрты» были у всех гражданских конфликтов (вспомним хотя бы октябрь 93-го). Ни один из них не привел к «настоящей» победе, как это случилось в 1917. Складывается впечатление, что мы были «обречены» на мир. Но это был весьма скверный мир. В нем нет какого-то очень важного стержня, какой-то фундаментальной завершенности, ясности, которые были, например, в советском строе. Последний возник в результате войны (сначала гражданской, а затем еще и Великой Отечественной). В его основу принесена какая-то великая жертва, он в прямом смысле был выстрадан, омыт кровью и верой миллионов людей. В каком-то смысле это был гражданский строй, возникший в результате гражданской войны, расплавившей прежнюю Россию и отлившей в новом монолите.

У постсоветского строя и этого нет. Отсутствие «крови», цены и веры делает эфемерным и «мир», десакрализует его, низводит до какого-то «обустройства»… Отсутствие войны делает невозможным и мир. Возможно, этим обстоятельством и вызвано стремление власти максимально использовать тему чеченской войны, интерпретировать ее как гражданскую или даже как «новую отечественную». Но это не та война…

Нужно отметить, что слово «мир» в русском языке имеет два значения: мир как отсутствие войны и мир как миропорядок, как некая система ценностей, на которой строится общество. Я думаю, гражданская война у нас не случилась только потому, что второе значение слова «мир» было изначально поставлено перед «первым»; говоря иначе, общество к началу реформ УЖЕ ИМЕЛО некоторую априорную систему ценностей, которые его гарантировали от тотальной гражданской войны.

В отличие от начала века, где на первый план были поставлены классовые антагонизмы и утопическая идеология коммунизма, либеральная революция 80-90-х была изначально прагматичной. Идея собственности в ней преобладала над идеей власти. Я думаю, это очень важно, ибо гражданская война возможна, строго говоря, только в том случае, когда в основу социальной модернизации поставлена ВЛАСТЬ, причем власть в особом, метафизическом смысле, предполагающем радикальное политическое действие. У нас такой власти нет либо еще нет. У нас нет даже «священного патриотизма». У нас есть власть козлов, боящихся за свою собственность. А поскольку эта собственность Россия, они боятся за Россию. Вот эта свинячья власть и свинячий патриотизм и правит сегодня бал. Людей, искренне верящих в Россию, мало, очень мало. Зато тех, кто не менее искренне ее ненавидит, – гораздо больше…

Настоящая Война случится в России потом, когда все маски будут сняты. В ней не будет лжи «национального примирения», не будет подлых политических дивидендов от солдатских жизней. Не будет президентов с глазами рептилий, и бездушных СМИ, превращающих военные действия в «мыльную оперу».

Тогда мы предоставим вам умереть за вашу Россию.

Эта Война случится мгновенно, как все истинное. Она уже случилась…