Экстремизм как щит против террора

Андрей Новиков, независимый аналитик, для CHECHENPRESS, 02.03.06г.

Ошибочно объединяют экстремизм и терроризм в одну категорию. Конечно, экстремизм  иногда становится причиной террора, но он же может быть и громоотводом для  физического терроризма.

Особенность словесного экстремизма в том, что с помощью слова и жестов (или даже каких-либо неопасных физических действий) человек может выражать свою экспрессию, свое радикальное отношение к действительности. Почему эта экспрессия появляется – это другой вопрос. Это связано с конфликтогенностью общества. Нельзя требовать от людей, чтобы они были равнодушными, когда они сталкиваются с несправедливостью. Мать, у которой убили сына, не может быть равнодушной, предположим, к армии, где  это  произошло. Человек, которого уволили с работы, посадили на несколько лет в психиатрическую больницу и выпустили оттуда инвалидом, тоже не может быть  равнодушным.

Конечно, это отношение  нужно отделять от преступных замыслов. Однако факт в том, что мы живем в очень драматичном обществе. В нем ежедневно попираются права, идут несправедливые казни, уничтожения, дискриминация людей, и правовые институты часто ничего не дают. Часто они и, предлагают человеку смириться с тем, что его режут и выселяют из дома, не дают ему возможности учиться или работать.

Обращаться к суду в этих условиях – это то же  самое, что обращаться к бульдогу, который грызет кость. Суд и законы в наше время устроены таким образом, что они не способны защитить достоинство человека.

Экстремизм – и его крайняя форма в виде терроризма – порождены этой потребностью человека самому наводить справедливость, в котором ему отказывает общество. Что бы мы не говорили, но стремление к справедливости – это  врожденное  качество человеческой  души. Каждый стремится к справедливости. И нет еще ни одного человека, который смирился бы с несправедливостью.

Именно этим, на мой взгляд, вызван такой всплеск  экстремизма, и иногда терроризма в наши дни. Безусловно, они сами могут становиться причиной несправедливости и  инструментом совершения преступлений, в том числе и корыстных. Но чаще всего они порождены отчаянием людей.

Как же решить эту проблему?

Давайте представим себе следующую ситуацию. В обществе был бы ограничен и запрещен словесный экстремизм. То есть, нельзя будет писать остро-критические литературные произведения, произносить в парламенте «экстремистские» речи,   критиковать власть, законы, сомневаться в справедливости государства, точнее, той властной элиты, которая отождествляется с государством. В результате мы получили бы полностью стерилизованное общество. В нем каралось бы абсолютно все: любая критическая мысль, любое проявление юмора или сарказма, любая форма инакомыслия, даже непочтительная гримаса на лице.

Нечто подобное, кстати, было во времена правления Брежнева. Экстремизмом считалось ведение дневника. То есть, это было почти орвелловское общество. Его разрушила только недостаточность компьютеризации и отсутствие телекамер, ежедневно смотрящих в окна, следящих за каждым шагом  в нашем передвижении. Будь в то время такая техника и будь она везде, то был бы, вероятно, отслежен и досуг человека; например, выяснилось бы, что большую часть времени я провожу сидя за столом и пишу, или гуляю в одиночестве, или часами просиживаю в  библиотеках.

Может быть, стало бы возможным фиксировать мимику в течении дня и «считывать» по ней мысли человека. Такой человек был бы сканирован от начала и до конца. На раннем этапе государство сумело бы выявить «патологическое» с его точки зрения развитие личности, благодаря которому личность обретает «чрезмерную» любознательность и ум. А любой умный человек в нашем обществе – угроза для государства). Однако отсутствие у человека возможности выразить себя в «интеллектуальном экстремизме» увеличило бы террористические проявления личности: так иногда человек, не знающий, как ему выразить себя в слове, начинает искать выход в физических действиях. Человеку свойственно бунтовать, и потому, не находя для себя  законных форм, он обращается  к незаконным.

Там, где человек не может рассчитывать, что по его жалобе государство накажет избившего и ограбившего его милиционера, он может поклясться убивать всех милиционеров из-за угла.

Или там, где невозможно опротестовать несправедливое увольнение с работы, он может  попытаться просто взорвать место бывшей работы. Это вопрос к психологам – отчего такие желания возникают. Тем не менее, они возникают у довольно большого количества людей.

Одним словом, отсутствие приемлемого экстремизма (в журналистике и литературе) может вызвать экстремизм неприемлемый, который коснется жизни других людей и повлечет за собой новую череду несправедливостей. Дело в том, что экстремизм не отделим от свободы. Конечно, его нужно отделять от психопатии или от злонамеренных преступлений, но экстремизм присущ каждому свободному человеку, считающему, что он подвергся несправедливым притеснениям.

Можно в этих условиях бороться с неприемлемым экстремизмом, со слепым терроризмом, психопатией, но не с самим стремлением человека бороться и мстить за свою поруганную честь.

Я против терроризма, но я предпочел бы вместе с ним отменить также войну, деспотизм,  узаконенное насилие и издевательство над человеком, и многое другое. Невозможно назвать нормальной нацию, которая спокойно смотрит, как ее армия уничтожает целый народ, и считает возможным, чтобы на улицах ее городов в ответ не гремели взрывы. Война – это тот же самый терроризм, только более масштабный, более бездушный и более циничный, потому что претендует на «легитимность». Точно так же  терроризм – это та же сама война, только ведущаяся партизанскими и диверсионными методами в тылу агрессора. То есть, до тех пор, пока будет война, будет и терроризм: это взаимосвязанные явления.

Тем не менее, я предпочел бы, чтобы поменьше взрывались бомбы на наших улицах и площадях, ибо это ведет к еще более страшному ожесточению людей в их борьбе друг против друга. В нормальном обществе должен быть установлен нравственный запрет на терроризм. Это означает очень простую и очень действенную вещь: общество должно выступать против всех проявлений (в том числе и «легальных», таких как война), порождающих у людей отчаяние, и как следствие отчаяния – терроризм. Вот и получается, что «антитеррористическую войну» мы должны проводить не на Кавказе, а в своем обществе. Но много ли сегодня в России людей, способных понять и принять эту простую мысль? 

Запрет физического терроризма – по методу компенсации – неизбежно вызовет другой  экстремизм – словесный. Его тоже нужно вводить в цивилизованные рамки, но его невозможно запретить полностью. Напротив, в приемлемых формах он может стать отдушиной для многих людей. Правда, я не включаю сюда кинематографический экстремизм, поскольку он, напротив, приучает  людей к возможности совершения тех или иных жестоких действий. Не включаю я сюда и масс-медийный экстремизм – как информационную политику каналов, цель которой – взбудораживание общества сценами насилия.

Я говорю об экстремизме литературном. В отличие от кинематографических сцен, он не программирует поведение человека: напротив, читая какой-либо текст, мы думаем.

Мы можем и не читать вовсе экстремистскую литературу, в то время как нам очень сложно не попасть в ту информационную паутину, которою нас облекает государство, воздействуя на нас через радио, телевидение, рекламные щиты и так далее. (Я не говорю здесь о более  глубоких формах воздействия – с помощью специального организованного пиара, который обычно намазывают поверх чрезвычайных происшествий – как масло поверх бутерброда). Что касается  воздействия словом, книгой, то оно представляет самое безобидное влияние на умы.

Я не знаю еще ни одного, кто решил бы воспроизвести в жизни преступление, описанное в книге. О таких случаях часто говорят, но их почти не бывает. Случаев, когда воспроизводили сцену в фильме, намного больше. Когда руководствовались запущенным слухом, – еще больше. Книга так устроена, что она воздействует на человека рационально. Она будит собственное воображение читателя, а вовсе не подсказывает ему готовые формы поведения.

Когда говорят, что статьи могут вызвать у читателей агрессию, мне становится смешно.   Все дело в том, что одна статья не может вызвать приступа агрессии сама по себе, – если, конечно, сам человек не настроит себя на  агрессию. Статья не способна зомбировать человека. С помощью статей и книг невозможно оглуплять, – особенно в наше время, когда человек предпочтет смотреть скорее дурацкий фильм, чем читать чью-то дурацкую статью.

Это глубочайшая иллюзия: что литература способна становиться причиной безнравственности общества или программировать на общественно опасные действия.  Единственное, что она может, – это пробудить мысль в самом человеке и заставить бурно работать его воображение.

Увы, единственная агрессия, которую до сих пор вызывали книги или статьи – это  агрессия против самих авторов.

Писателей ненавидят за то, что они приоткрывают нечто такое, о чем человек предпочел не думать. За то, что они заставляют о чем-либо задумываться. Поэтому большая часть писателей представляют собой потенциальных жертв общественного терроризма, и мало кто из них сам по себе является террористом.

Я утверждаю, что ничто так не  противоречит террору, как писательское мастерство.

Задача пишущего человека состоит в том, чтобы создать вымышленный мир, и именно это заменяет ему необходимость в каком-либо физическом действии. Ни один писатель не  станет совершать террористический акт, – просто хотя бы в силу того, что он его описывает…

Описание какой-либо сцены еще не есть призыв к совершению насилия. Высказывание смелого критического суждения – не подрыв общественного строя. Но любой общественный строй, подавляющий свободную критику, обречен на самоуничтожение, и чаще всего это самоуничтожение происходит посредством насилия и террора...