Современное рабство

Андрей Новиков, независимый аналитик, для CHECHENPRESS, 27.01.06г.

Чем более люди свободны, тем больше общество нуждается в рабах. Парадокс? Между тем посмотрите на античное общество. В нем были свободные люди, но благодаря чему? Благодаря рабам, которые обеспечивали им занятия философией, искусством или просто праздными пирами, которые часто были самоцелью в древнем мире.

Не исключено, что Сократ имел раба, но это так же странно, как если бы Карл Маркс или Кант имели своего раба. Если они не испытывали необходимости в содержании рабов, то только потому что жили уже в эпоху промышленного производства и пользовались благами цивилизации. Кроме того, большое значение имели родственные или сервисные отношения. Старик Кант имел слугу, – как видим, необходимость в персональных рабах для свободных людей никуда не пропала. Карл Маркс до конца дней своих имел преданную жену, можно только догадываться, сколько сделала для него, изможденного болезнями и беспрестанным трудом, его супруга Женни Маркс.

Как это не печально, цивилизация предполагает рабство. Она же предполагает и свободу. Свобода и рабство – это две стороны одной медали. (Дело вовсе не в том, что свобода одних зиждется на рабстве других, а в том, что свобода людей, живущих в многофункциональном обществе, нуждается в роботизации многих, специализирующихся на той или другой функции. Таким образом, рабство – это прообраз роботизированного общества, построенного на специализации функций).

Современная цивилизация дает много возможностей для обслуживания людей, не прибегая к персональному рабству, прежде всего благодаря развитию сервиса и массовой автоматизации труда. Но она не устраняет саму необходимость в рабах, что подтверждают многочисленные примеры современного общества, в котором используются экономические и другие рабы.

Я отрицаю какую-либо антропологическую изначальную предрасположенность к рабству: никто из нас не раб. Но сложный специализированный мир, в котором мы живем, делает из нас рабов. Лучше сказать он делает из нас роботов, которые делают одну и ту же функцию. В современном многофункциональном, и вместе с тем специализированном, обществе роботизация неизбежна. Античные рабы – всего лишь прообраз современной роботизации. И странно наблюдать этих роботов, которые пишут: «Мы – не рабы, рабы – немы». Они являются говорящими рабами. То есть роботами. Не важно, шахтер ли это, спускающийся каждый день в шахту, или политик, как марионетка, выполняющий одну и ту же функцию изо дня в день. Или даже потребитель, обходящий магазины. Социальная запрограммированность этих людей настолько большая, что делает их рабами.

Что такое рабство? В моем личном понимании труд несвободный, тяжелый и такой, который направлен только для поддержания своих сил, причем без малейшей возможности вырваться из него, переменить работу. Но важнейший признак рабства – не столько тяжелая работа, сколько несвободный образ жизни, в который человек втиснут.

Техника и специализация функций действительно сделала ненужными многие формы непосредственного – антропологического – рабства, основанного на владении рабов. Но как показывает исторический опыт, такое рабство периодически воспроизводится.

Посмотрим на историю рабства в новой, – христианской, – Европе, начавшейся с падением Западной Римской Империи и распространением христианства.

Хотя рабства, – вернее рабовладения, – стало меньше, оно не было отменено даже в христианской Европе, зиждившейся на вассальном, иногда закрепощенном, труде; на сословном производстве. Остались рабы на галерах.

Появились новые сословия и профессиональные касты, выполнявшие на первый взгляд свободный, но запрограммированный труд, плодами которого пользовались высшие сословия. То есть утрата рабства привела к профессиональному закрепощению свободных людей, скованных своим долгом или необходимостью искать источники к существованию. Более всего были закрепощены крестьяне, причем в некоторых странах (Россия) до прямого рабства. Сословное и крепостное общество в сто раз хуже античного, потому что основано на сословизации и закрепощении своих собственных людей, а не на захвате рабов во время войн. В античном Риме римляне не закрепощались, а в средневековой Франции появились крепостные крестьяне, рабочие артели. По сути – новые рабы новой христианской Европы.

Впрочем, оставалось даже рабство на галерах из числа военнопленных. Немало английских джентльменов, попав в плен, окончили дни на испанских галерах. Немцы порабощали завоеванные народы, создавая особые сословия рабов.

Широкое применение рабства началось во время освоения Нового света. Тысячи рабов свозилось с африканского континента. Это было порабощение нового типа. В американских плантациях проступил образ прежних римских латифундий.

Но отменили рабовладение. И что же? Возникло экономическое рабство, основанное на будто бы «свободной» продаже рабочим своего труда в проигрышных условиях. Как, если не рабством, следует расценивать труд детей на английских мануфактурах? Или полуголодное существование пролетариата, зарабатывавшего только на то, чтобы прокормить свою семью. А каторжный труд осужденных?

Нас уверяют, что это не рабство, но это самое настоящее рабство. Человек, которому нечего продать, продает задарма свой рабочий труд и попадает в беличье колесо, из которого он не может выбраться. (Кстати, картина, известная в сегодняшней России).

Заведомо неблагоприятные условия, в которые ставят нас перед якобы свободным процессом купли-продажи, являются рабством. Я думаю, рабством можно считать любой труд, который вызван необходимостью воспроизводства жизни, и цена которого соответствует цене такого воспроизводства. И не важно, сопровождается ли это массовыми развлечениями и жизнью в большом современном городе. Если вы десять часов работаете, чтобы заработать на кусок пищи и жилье, ваш труд можно считать подневольным. Вы работаете только для того, чтобы воспроизвести свою жизнь, и больше не для чего. По принуждению или в силу необходимости, это не имеет значения.

В любом случае вы – подневольный человек.

Но возьмем понятие рабства шире.

Существует интересное явление «рабство богатых людей», расходы которых соответствуют доходам. Они много зарабатывают, но при этом также и много тратят. Скорость заработков (нередко связанная с принесением себя, чести своей, своей души в жертву демоническим силам) уравновешивается скоростью потребления. Поэтому в каком-то смысле они тоже рабы. То есть социальные роботы современного потребления. Поэтому их труд тоже является воспроизводством жизни; а это и есть рабство.

Дело в том, что современная потребительская цивилизация намеренно повышает потребление, чтобы повысить коэффициент самоотдачи людей, заставив их все время приносить себя в жертву. Это значит, что любой потребитель в потребительской цивилизации уподобляется богатому человеку, который «много работает для того, чтобы много потратить». Хотя интересоваться такими вещами не совсем прилично, но это тоже вид беличьего колеса. Потребительное общество – уникальный в истории вид рабства: людей, работающих ради удовлетворения своих потребностей. При этом для того, чтобы купить себе норковую шубу или автомобиль, они готовы продать кого угодно. Конечно, этим пользуются демонические силы, превращающие таких людей в генератор энергии. В конце концов, они оставляют их с носом. Есть и другой вид рабства, не обязательно связанный с похотью наслаждений, а всего лишь с воспроизводством обычной жизни. Современной и достаточно комфортной, но все же обыкновенной.

Дело в том, что идет удорожание основных средств жизни. Это – транспорт, еда, жилье, увеличение налогов и страховых взносов, – и все это заставляет задуматься, за что же мы в конце концов работаем? Результат удивительный: большинство людей работает только за то, чтобы прокормить себя и своих детей. То есть за воспроизводство жизни. Рынок и условия труда при этом нередко несвободны, они заставляют соглашаться на ЛЮБУЮ оплачиваемую работу. Но это ведь и есть рабство. Любая оплачиваемая работа. Любая оплакиваемая работа. Любая работа, за которую приходится платить слишком большую цену. Добавлю к этому, что многие в России не могут уехать из своих городов, колхозов, поселков, застревая там на всю оставшуюся жизнь. Это несвободный образ жизни. По сути, крепостное право. Несвободный образ жизни, в сочетании с несвободным трудом, и дает в результате кубическую несвободу. То есть рабство.

Исторический опыт показывает, что рабство может отменяться и вводиться вновь. Рабство – не формационная стадия истории (в отличие от рабовладения), но имманентная сторона общественного организма, основанного на специализации функций. То есть именно специализация сложного общественного организма и порождает рабов. Роботизация этой специализации и ее механизация не снимает окончательно необходимость в рабском труде. Более того, в некоторых обществах роботизация функций привела к роботизации людей, что можно считать новейшей разновидностью рабов.

Особенно в этом преуспела Россия, которая традиционно социальную автоматизацию ставит выше технической. Ей важно не новую технику внедрить, а построить общество по принципу автомата. Такая автоматизация общества идет еще со времен Петра Великого, который противился появлению паровых машин, заменяя их ручным трудом рабочих. И именно это порождает рецидивы рабства в России. Здесь всегда принято делать ставку на социальные технологии вместо техники. Все мосты, здания, железные дороги в России построены благодаря закопанным по пояс в грязь людях, а не благодаря технике. Последним применением социальных рабов был сталинизм, продолжавшийся вплоть до середины 80-х годов в России. Использование молодежи в стройках было ничем не лучше использования рабов-заключенных при Сталине. Молодежь тоже была рабами. Ее как скот загоняли в армию, требуя отдачи во имя Родины, по сути же используя как строительный материал. Ее же демагогическими приемами вызывали на комсомольские стройки, где хоронили заживо. Я рос в это время и хорошо помню, как из молодежи делали рабов.

Стоит сказать, что армия, неважно, какая – контрактная или дармовая, в любом случае обязательная призывная, – остается в России вопиющим примером социального технологизирования. То есть государственного рабства. Все молодые люди в России обязаны проходить два года несвободной и отупляющей работы в воинских частях. Либо три года подневольного труда за грошовую плату там, где им прикажет государство, причем часто в тех местах, которые не имеют отношения к армии; в домах престарелых или в психиатрических больницах. Это еще раз говорит о том, что все эти люди используются как трудовые рабы, а их работу можно новейшим видом барщины.

Впрочем, современное российское государство применяет активно экономические и медиальные способы для того, чтобы завлечь людей в армию. Но неволя не перестает от этого быть неволей. Самое позорное рабство, которое к этому добавилось, связано с присвоением донорских тканей и энергии, которую выкачивают из молодых людей. Военнослужащих используют как доноров, не спрашивая их разрешения.

Современные медиальные и политические ресурсы позволяют роботизировать людей, превращая их в новейшую разновидность рабов.

Делается это путем навязывания человеку определенных идей, программ жизни, работы, образования и даже потребления, требующего постоянных затрат. Он отдает слишком много жизненных сил, – не соответствующих этому потреблению. Не понимая того, он становится рабом современного общества. Удивительная особенность современного общества в том, что элита в нем тоже несвободна. Потому что за повышенную планку потребления приходится платить очень большую цену.

Современному человеку кажется, что он свободен. Но откуда такая иллюзия? Потребление ведь еще не есть свобода; даже самое изощренное. Потому что за потребление приходится платить слишком большую цену – свободой. Так что, в конце концов получается, что люди не знают, за что они работают и крутятся каждый день.

Посмотрите на «загонники» больших городов! На карабкающихся в метро людей, и вы увидите, насколько они не свободны, несмотря кажущуюся свободу. Урбанистический образ жизни еще не есть свобода (тем более что он связан с развитием полицейских систем, контролирующих людей). Массовые города могут превратиться со временем в массовые концлагеря. О маленьких городах я даже не говорю.

Посмотрите на будто бы смеющихся и счастливых людей, и вы увидите, что они на самом деле несчастны. И скорее смеются сквозь слезы.

Самая большая иллюзия свободы – их собственного мнения – все больше подменяется умело манипулируемыми средствами массовой информации и образования. Современные люди – запрограммированы в высказывании своего мнения. Они думают, что думают. Это величайшая их беда.

Современная свобода слова – это то же самое потребление, когда человек якобы может сказать то, что ему хочется. Но что он выбирает? И то же самое мы видим с демократическими выборами, придающими легитимность власти. Нам кажется, что мы выбираем, но с таким же успехом можно выбрать себе следователя, который поведет ваше дело.