Дрессированная собака

Андрей Новиков, независимый аналитик,
для CHECHENPRESS, 20.12.05г.

Эстетические нормы сегодня сверхрадикальны. (Это, несмотря на политический консерватизм). Ощущение такое, что власть видит в цинизме свой ресурс, причем ресурс именно для консервативного управления общества. Пропаганда эротики, жестокости, каких-то экстремальных жестов – на всех каналах. Уже выросло целое поколение российских людей на этой радикальной культуре.

Но в чем заключается, собственно, радикальность? В действительности этот радикализм может совмещаться с деспотическими методами управления. По-видимому, такой радикализм дает ощущение какой-то свободы, причем личной и индивидуальной свободы. Отсюда возникает невиданная личная мобилизация в совершении преступлений. Свободный человек лично участвует в войне в Чечне, что двойне делает из него преступника.

Во времена Брежнева консерватизм внушал мне отвращение. И совершенно понятно почему – потому что он был основан на с о в е т с к и х ценностях. На советской музыке. На каких-то плясках Кубанского хора, которые мне приходилось слушать, сидя в вагоне, когда я ехал днем из Ярославля в Москву.

Но вот что удивительно: разве весь этот советский консерватизм, не был ли он, в свою очередь, обломком революционного радикализма?

Откуда возник вообще брежневский консерватизм? Поначалу он был радикальной культурой, веселой, задиристой, наполненная верой в будущее. Потом она сгнила, и на ней, как паук, свил свое поганое гнездо советский консервативный строй.

Тогда-то и стал вызывать такое отвращение «Марш Буденного» и «Утро красит нежным цветом стены древнего Кремля», – кстати, неплохие песни. А «Интернационал» разве плохая песня? А «Марш Славянки»? А «Смело мы в бой пойдем» и десятки других, в том числе «День Победы» и «Темная ночь»? Тем не менее, именно они стали основой – эстетической – для советского консервативного строя. (Сами-то консерваторы бездарны и собственной эстетики создать не смогли).

Молодой либерально-молодежный радикализм шел против этих песен, поскольку они ему стали невыносимыми. Но что произошло потом?

Потом либеральный радикальный строй, – кстати, замешанный изначально на цинизме, – стал развиваться в худшую сторону.

Он прошел те же стадии, что и советский радикализм. Постепенно он вступил в стадию даже консерватизма (цинизма, повторю, при этом в нем не убавилось).

На обломках радикальной либеральной культуры был воздвигнут новый консерватизм. Намного худший, чем предшествующий. Странный консерватизм, породивший оборотней-либералов, – ставших вдвойне циниками, не только в отношении предшествующей советской культуры, которую они расщепили в щелочи и постмодернистские кислоты, но и в отношении уже собственной либерально-демократической культуры, которая точно так же подверглась передергиванию с приходом Путина.

Путинизм в эстетике – это либеральный радикализм, переплюнувший через собственное плечо и превратившийся в новый циничный консерватизм, в своего рода «консервативную революцию» в морали. Он превратился в новый вид эстетического управления обществом через мнимые радикальные нормы, которые созданы в либеральный период.

Формат либерализма сохраняется. Возвращение к прошлому не происходит. Но это извращенный либерализм. Это эстетика свободного поступка и будто бы «свободного слова». Тем не менее, оно не свободно, а запрограммировано, – «свободное» же произношение той или иной программы в либеральном обществе и считается свободой. Я убежден, что современные российские люди не свободны, но им дана иллюзия свободы – через средства массовой информации. Потребление информации, однако, еще не есть свобода. Сидение у телевизора и обсуждение политики, положа ногу на ногу, с гримасой мнимого конгрессмена, тоже еще не приближает к свободе.

Это не свобода, а гримаса свободы, соединяемая, – что самое противное, – с похотью властью. (Вообще демократия сделала возможной массовую похоть власти, поскольку люди научились через информационные ресурсы обсуждать то, что делает от их имени власть. В этом смысле демократия – это преступление. Если народ сидит у телевизора и смотрит, как их власть от их имени «мочит» Чечню, то это значит, что народ участвует в преступлениях своего правительства. Демократия открывает невиданное прикосновение к собственной власти, невиданный оргазм, невиданное соучастие. Я думаю, при демократии ответственен весь народ, и война с демократическими государствами может вестись только методом гражданского терроризма непосредственно против народа, который объявляет вам войну; а не только против его армии. Это парадокс, но мы должны его признать).

Участие в политических движениях, в литературе, в образовательных программах – не дает никакой свободы. Мы видим псевдо-свободного человека, который упивается потреблением. Но потребление еще не означает свободу.

Возьмем образ жизни обычных людей сегодня. Этот образ жизни очень отличается от того, который вели когда-то советские люди.

Свободная любовь, свободная выпивка, свободное поведение, свободные жесты, свободный выбор работы. Наконец – тысячи товаров, которые разложены перед ним и кричат «купи меня»; миллионы удовольствий, развлечений, услуг… Казалось бы, чего еще желать!

А в итоге – всего лишь управляемый скучный человек, внушивший себе, что он свободен.

Дрессированная собака! Дрессированная свинья, перед которой налили очередную похлебку.

Понятно, что эти люди сидят перед телевизором и делают радикальные жесты – подобно тем, какие делали римляне в амфитеатре, опуская большой палец вниз. Эти новые «русские римляне» разделили «ичкерийских варваров» на две большие группы и сделали из них разных гладиаторов, чтобы они дрались друг с другом. Любому народу при демократии необходимы две вещи – хлеб и зрелища. Наша перестройка начиналась с требования хлеба; теперь же понадобились еще зрелища.

Зрелищем стал подожженный Кавказ. Зрелищем стали – я произношу этот термин условно - «ичкерийские варвары», воюющие друг с другом. (Но, превратив их в гладиаторов своего третьего Рима, не станем ли мы, русские, сами гладиаторами? Не разожгут ли эти умные и отважные варвары гражданскую войну уже внутри России? Кто тогда опустит палец?) Необходимость в кровавых зрелищах – это точно такая же необходимость демократии, как и необходимость в хлебе.

При демократии люди свободны, и им хочется еще «немного власти». Свобода диктует радикализм.

Такой радикализм отвлекает от истинного радикализма – духовного. Это радикализм демократического материального самодовольства. Это радикализм сытой собаки, которая лает от самодовольства; радикализм осла, который бегает по кругу за сеном и никогда не может выбраться из этого круга. Эти люди совершают радикальные жесты на митингах, но они никогда не придут к действительно радикальной мысли.

Потому что все они – запрограммированы.  

«Идущие вместе», «Наши» – это каторжники в кандалах, волокущие одни и те же цепи необходимости. Все они – рабы. Но все изображают себя свободными.

Самое главное – такой радикализм делает возможным управлять людьми путем вовлечения их в управление другими. Всем им предоставляется возможность участвовать в одном безумии, называемом властью.

В результате каждый мнит себя господином: ему кажется, что он управляет другим, хотя он сам раб среди рабов. Именно так построена российская чиновническая система: давать «немного самодержавия», – «немного бога», по удивительному выражению Евтушенко каждому управляющему скоту, чтобы он руководил другими управляющими скотами. Да и сам подчинялся командам другого скота – сверху. Потому что только так эта скотская система власти будет работать. Для того чтобы все были рабами, следует сделать так, чтобы каждый мнил себя царьком, так как похоть послушания прямо пропорциональна похоти управления.

Извините, если это и свобода, то только адская. Так только один дьявол катается в аду верхом на другом дьяволе. Это форма адской педофилии. Но все чиновники, сидящие друг на друге, есть педофилы.

То же самое мы видим в управлении людьми, которое все больше напоминает то, что происходит в аду.

В свое время Шопенгауэр писал, что наша жизнь дает материал для описания ада, и почти ничего не дает для того, чтобы понять, как устроен рай. Он написал это, анализируя произведение Данте «Божественная комедия». Нужно сказать, что управленческая система в самом деле дает очень много для понимания того, как устроен ад. Управлять людьми можно только одним способом – будучи рабом других. Всякий управляющий – это раб; но всякий раб – это еще и прораб.

Псевдосвобода создает послушных людей. А если еще каждому из них внушить, что он господин… То есть сделать свободным во власти. Пусть в маленькой власти. Что он может править другими.

Но самые послушные – это господа. Маленькие господа, каждый из которых и раб и прораб; заключенный и надзиратель. Ибо кто подчиняет, тот и сам подчиняется. Это закон общественной коммуникации.

Я думаю, именно этот закон использует в создании своего управления российская преступная власть. Она вовлекает в управление миллионы людей, чтобы одни катались на других. Но для чего? Только для того, чтобы всех внедрить в себя и сделать своими рабами.

Сделайте всех управляющими, и вы получите в результате послушных подчиненных. Если вы внушите каждому российскому человеку, что он управляет, то вы получите из него отличного подчиненного.

Так лает дрессированная собака, ощущая себя начальником, в то время, как ее держат крепко на поводке…