Станет ли Путин Гинденбургом?

Прогноз

Андрей Новиков, независимый политолог, для CHECHENPRESS, 10.12.05г.

В свое время образ президента Веймарской республики Гинденбурга примеривали, как известно, к Ельцину. Больше всего на этом специализировался американский политолог Александр Янов. Предполагалось, что неустойчивая  демократическая республика в России уступит место праворадикальным силам, которым президент Ельцин передаст власть.

Произошло же вот что: Ельцин передал власть Путину. Путин в известном смысле выступил на праворадикальном, или, лучше сказать, реваншистском поле, снова разжег котел чеченской войны, заставив на этом двигателе работать всю громоздкую систему государственной власти в России. Но назвать Путина праворадикалом то же самое, что шавку назвать волком. Эта шавка периодически выходит из своей будки, что-то тявкает, и никогда не знаешь, перед каким столбом она задерет ногу.

В принципе же, если в него вглядеться, это даже не шавка, а заяц.

Помните:

«Ой, заянька, ой серенький!
Штаны рваные купил,
Ножки красные кривил.
У- у- у-у-, у - у- у-у».

Хор русских народных сук! А заяц в Кремле и ушами машет, зайчиха его машет. Если бы эти зайцы людям не подкладывали взрывающиеся телефоны и не убивали их в подъездах, было бы нормально. Так ведь подкладывают и убивают, мерзавцы.

Самое интересное, что именно в эпоху Путин начинается рост праворадикальных движений и организаций. Мнимый запрет НБП и других мелких праворадикальных  структур ничего не принес. Есть основания полагать, что именно на подобные движения Путин начнет опираться, вводя в стране военное положение. Он создает общественные структуры по охране общества от терроризма и раздает им оружие. Он собирается их делать верной опорой армии, которую он рано или поздно введет в города, – под любым предлогом: стихийного бедствия, борьбы с терроризмом, массовых волнений, вызванных  экономической нестабильностью.

При Ельцине за праворадикальные и бунтовщические элементы выдавались леворадикальные или т.н. «красно-коричневые». Ельцин шел к власти по трупам этих элементов, травя коммунистов всех мастей, и одновременно дрессируя номенклатурную верхушку компартии в лице Зюганова, создавая лояльные псевдокрасные конформистские структуры, набранные из партийного отребья. Такой хитрой политикой ему удалось полностью свести на нет красное движение в России. Активно приветствовалась также практика сращения красных и коричневых («кровавый понос» России, как я это называю), что должно было подчеркнуть единство двух идеологий, – между которыми, на самом деле, нет ничего общего.

Но в реальности подтверждения сращения красных и коричневых  существовали. Красные, превратившиеся в коричневых, и  «покрасневшие» коричневые, пошедшие на контакт с коммунистами и неосталинистской идеологией, – такое было, что говорит о переплетении двух флангов. И все же истинные коммунисты оставались коммунистами, а истинные фашисты – нелюдьми, и общего между ними ничего не могло быть. Разгром же красных либеральным центром объективно привел к усилению фашистских группировок в  России.

Хотя, надо отдать должное Путину, который разгромил часть наиболее одиозных фашистских организаций, но тут же стал создавать свои собственные общественные движения, позаимствовавшие много у фашистских структур. Это напоминает съедание одним демоном другого, в результате чего черты последнего проступают в первом, а мощь победителя усиливается. Известно, что Ельцин, разгромив  красно-коричневое движение в девяносто третьем, тут же перенял многие его черты и стал набухать державными элементами.

По настоящему ультраправое состояние общества начинает формироваться только при Путине. Никакие ампиловцы и приднестровцы не избивали на улицах людей так, как это делают сейчас построенные  по путинской команде молодежные отряды. Сам приход к власти Путина (1999-2000) ознаменован общественным террором в отношении инакомыслящих, и появлением праворадикальной альтернативы в лице скинхедовских структур.

Замечу, что в ответ Дм. Ольшанский предложил создавать «интербригады» для борьбы со скинхедами. Увы, анти-скинхедовская альтернатива не получила распространения, но известно, что где-то скинхеды встретили отпор: бездействующая  до поры  до времени милиция опомнилась только тогда, когда граждане сами начали давать отпор скинхедам.  Ублюдков, которые ходили со свинцовыми дубинками, стали вешать на деревьях, сжигать заживо и делать из них пыль. Такая судьба постигла и девушек-скинхедок, принимавших участие в общественном терроре. Замечу, что взрывной террор не унес столько жизней, сколько вот этот общественный террор, который велся праворадикальными элементами и их пособниками в милиции.

Мнимый разгром их ничего не означает. Я убежден, что скинхедов построят в военно-патриотические колоны и ласково назовут «ребятами», – как это предлагает медиа-скинхед Павел Гусев, редактор «Московского комсомольца». К власти они, понятно, не придут, но общественно-государственную атмосферу могут резко накренить вправо.

Путин будет вынужден имитировать реваншизм в ближайшие годы. Я не знаю, что лучше, что хуже. Честно говоря, остановиться хотелось бы на несколько других аспектах.

Трагический опыт Веймарской  республики тем поучителен, что продемонстрировал, так сказать, имманентно-внутренний кризис демократии, то есть ситуацию, когда демократические процедуры де-факто работали  против демократии и, в конечном счете, были использованы как средство демонтажа самой демократической системы.

В конце концов, вся проблема выживаемости демократии сводится к выживаемости ее институционной базы. Институционность для демократии столько же важна, как и легитимность, в конце концов, институционность и есть не что иное, как легитимность, опредмеченная и закрепленная в праве и традиции.

Тот факт, что в России до сих пор «гарантом демократии» продолжает быть, прежде всего, «демократически избранный президент», означает, что власть в России относительно легитимна, но не институционна. А весь опыт истории учит, что долго разрыв между  легитимностью и институционностью продолжаться не может. Кончается все тем, что демократия просто изживает себя. Единственным гарантом демократии оказывается  некий «всенародно избранный фюрер», который  становится настолько «легитимным», что вскоре демонтирует «устаревшие» демократические институции.

При всех различиях между Германией 30-х и Россией 90-х годов, я, как политолог, позволю себе все же обратить внимание на одно ярчайшее сходство: преобладание в политике внеинституционных (партийных) начал над институционными (демократическими, правовыми).

Внеинституционное партийное начало всегда тоталитарно («всеохватывающее», «целостное», «системообразующее»). Партия – это всегда истина в последней инстанции, руководство к действию, иерархия (а там, где есть иерархия, не может быть и плюрализма). Словом, партия – категория абсолютная.  Я бы сказал даже – метафизическая, основанная на радикальном вторжении в реальность. Она либо есть,  либо ее нет. Она изначально рождается хищником: ей нужно все.

Вообще, партийное начало глубоко враждебно демократическому. В отличие от партии, у демократии нет целей, ее цель – сам факт ее существования. Демократия плюралистична, в ней царствует относительность, а не абсолютность, постмодерн, позволяющий совмещать несовместимое, а не жестокое тоталитарное начало, стремящееся к целостности и завершенности.

Меня не удивило, что все с какого-то времени бросились создавать партии (причем – что самое интересное – не просто партии, а «партии власти»). Это – ярчайший симптом того, что демократия исчерпана как стиль политической жизни и как способ политической  борьбы. Всем – начиная от Геннадия Зюганова и кончая Егором Гайдаром – вдруг захотелось какой-то супертехнологии для пробивания своих идей. Каждый почувствовал себя этаким Лукичем с кепкой в кармане и заготовленной фразой о том, что  «есть такая партия».

Случилось, что еще в 1988, когда создавался оппозиционный Демократический союз во главе с Новодворской, я забрался на табуретку и объявил, что создание такой партии представляет собой игру в политику. Мои бывшие соратники тут же обвинили меня в предательстве, и я был исключен из партии. К слову сказать, я оказался прав: ни в какую партию Демсоюз не превратился, хотя – благодаря почти ленинской технологии включения местных оппозиционных движений в свою гибкую структуру – он стал превращаться в движение. Достаточное, причем, мощное для его стартовых возможностей. Но благодаря чему это достигалось? Благодаря демагогии, спекулировавшей на общих местах демократических программ и благодаря гибкой структуре, позволявшей включать в свои ряды кого угодно.

Это мне напоминает распространения гербалайфа, или так называемого письма счастья. В процесс распространения включаются все новые и новые люди, преследующие свои собственные цели. Им нужна программа, чтобы объединиться, а Валерия Ильинична  подсовывает им программу, состоящую из общих демократических принципов. Но это то же самое, если я сейчас создам партию имени самого себя и начну спускать в регионы программки по борьбе комарами, предположим. В летнее время, уверен, найдется много таких людей, которые захотят побороться с комарами. Но означает ли это, что они становятся моими клиентами? Значит ли это, что их можно включить в мою партию?

Точно так же действовала и Валерия Новодворская, Подольцева и другие, создавшие блеф Демсоюза. Они спускали в регионы набор общих демократических принципов, модели поведения, экстремизма, собирая обиженных, исключенных, снятых с работы людей, и предлагали объединиться им в местную демократическую партию. В филиал ДС. То, что делали Новодворская и Подольцева, – это блестящий пример надувательства страны. А вот с какой целью – я не знаю. Кроме того, это пример политического сетевого маркетинга, «политического гербалайфа» по принципу «делай с нами, делай как мы, делай лучше нас».

Подобный принцип  сейчас активно применяется выродками из «Единой России». Путин по такому же принципу набирал себе доверенных лиц в регионах, когда приходил к власти. Я не исключаю, что когда в России введут военное положение, подобным образом будут набирать общественную подстилку для  военно-административной власти из всякого рода сволочи, – что не помешает, впрочем, всю эту сволочь выбросить за ненадобностью. Будет «военный гербалайф», состоящий из тысячи местных полицаев, которым раздадут оружие. Которые будут ходить вместе с патрулями и измываться над населением.

(Кстати, почему я назвал эту технологию ленинской? Потому что Ленин включал национальные движения в фарватер коммунистической борьбы классов и тем усиливал ее мощь в сотни раз. Так же создавалась и Красная  Армия, – из кого попало, из любого сброда, которым в руки давался красный флаг и буденовка. Скажем, 13-й красной армией поначалу командовал никто иной, как Нестор Иванович Махно. Кто командовал другими частями, кто там был – это мы можем не узнать никогда).

Вряд ли Валерия Ильинична помнит сейчас, кто состоял в иркутсткой, рыбинской, новосибирской, киевской организации Демсоюза. Ее интересовали не люди, а герболайф, то есть сам факт политического роста ДС из любого политического отребья. Из любых душевнобольных, уволенных, обиженных, пострадавших от рук чиновников. И в  итоге ей удалось создать циклопа над страной, размахивающего плакатом. Чуть-чуть, и она двинула бы этого циклопа на Кремль, выстлав дорогу к нему тысячами жертв, которых она завлекла в свою социальную организацию.

Помогала ей в этом еще одна стерва, Подольцева, завлекавшаяся в ленинградское «Доверие» обиженную и неприкаянную молодежь. У всех ловцов человеческих душ способы работы сходные. И точно такой же политики придерживается сегодняшний режим, завлекающий молодежь в кремлевские организации, – чтобы потом выкинуть их нафик.

Вот оно, партийное начало в действии!

Замечу, что отказ от мажоритарной системы и переход к  полностью партийной системе выборов, – за исключением выборов президента, – погружает нас тем самым в царство партийных вождей и партийных масс. Иначе говоря, в политически запрограммированное выражение воли «по партийному принципу». Нам всем «предстоит распространять  политический гербалайф», – транслируя спускаемые сверху решения.

Мало кто понимает, что это игра в КПСС, во властный капээсовеский стиль.

В Европе партии так в основном не создавались, они несли в себе партикулярное и скорее гражданское, частичное, а не политически-всеобщее значение. (Исключения составляли религиозные движения). Партия тори не создавалась как партия власти – она создавалась  как партия истэблишмента. Это намного важнее. Быть истэблишментом в определенном смысле намного важнее, чем быть властью. К власти стремятся придти пролетарии, люди, эту власть не имеющие изначально. Истеблишмент не приходит, а входит во власть; он взвешивает ее в своих львиных лапах. Власть для него – инструмент действия.  

Вот большевики – это типичная партия, стремившаяся к власти. Она не могла быть партией истеблишмента уже по определению. Нельзя сказать, что «партии власти», расплодившиеся  в необычайном количестве в минувшее десятилетие, воспроизводили этот «большевистский синдром». Правильнее сказать, что они стремились быть при власти, аккумулирования в себе уже возникшую власть. Это совсем другое. Но тут было заложено уже предательство изначальных партикулярных значений, созданных при возникновении всех этих партий. Когда вы заявляете о создании какой-либо партии, вы говорите: «Я есть это». Создать партию – все равно что имя человеку дать. Это индивидуализация. Провозглашая себя «партией власти», вы подчеркиваете скорее кумуляционное значение. Партия превращается в ярлык. В «наводную картинку». И, что особенно важно подчеркнуть, с этого момент она перестает быть движением. Теряются  метафизические ориентиры. Постепенно ярлык «сбрасывают в корзину». Зачем он нужен?

А партия становится «входом» во власть.

Особенно удивительно (хотя чему, собственно, удивляться), что таким ярлыком-наводной картинкой согласились стать некоторые демократические партии. Вот, например, Союз правых сил. Да что там: еще раньше, еще раньше! Уже в 90-м году, взяв своим вождем Ельцина, «ДемРоссия» начала превращать себя в партию власти. Произошло предательство демократического движения. Ну, а потом этих ярлыков пошло пруд пруди.

Как вы думаете, где все эти ярлыки в конце концов окажутся? Где окажется, к примеру, вот этот Союз правых сил. Да в жопе окажется. Он уже там.

Вообще, есть четкая закономерность: люди, предавшие однажды социалистические идеалы (из чего, если вспомните, и произошла наша демократия, вся построенная на оборотнях), рано или поздно предадут и демократические идеалы.

Можно, конечно, спросить: а был ли мальчик? – Да, вот он гавкает у нас в телеэкране.  Путина, спрашивается, кто родил, как не сука с именем Демократия? – Ну ладно: допустим, никакого мальчика-шарика не было. Но была ли девочка? Как вы понимаете, из всех девочек только одна Новодворская девочкой и осталась. Вот Хакамада девочкой не  осталась.

И все же подумаем: чем была наша демократия?

Переход от индустриальной эры к постиндустриальной для нас совпал с необходимостью перехода от тоталитаризма к той форме политического постмодернизм, который ошибочно принимают за  «демократию».

Философ Борис Парамонов однажды заметил: демократия, мол, и есть постмодернизм, то есть некая «универсальная «антисистема», где доминирует часть, а не целое. Несомненно, это тонкое наблюдение, но в действительности все несколько сложнее. На Западе демократия – явление не только современное, но и традиционное. Европейская демократия сформировалась задолго до эпохи постмодернизма, она впитала в себя и черты Ренессанса, полисную демократию древних городов, и традиции вольных городов Средневековья, и возвышенный сентиментализм ХVIII века, и романтизм Девятнадцатого, и бюргерство, и аристократизм. (Собственно говоря, демократия и есть аристократия, расширенная до всеобщих  границ. Не будь в Европе аристократизма, в ней никогда не появилась бы демократия в ее нынешнем смысле).

Демократия на Западе пережила и эпоху революционного модернизма, и создания индустриального общества ХХ века. В общем, демократия не есть «только постмодернизм». Иосиф  Бродский очень хорошо сказал: в России принято думать, что современная Европа – результат демократии, хотя в действительности все обстоит наоборот: демократия – это результат многовековой Европы. Не демократия породила Европу, а Европа породила демократию. (Нам же, русским, кажется, что стоит только принять демократические модели, и мы автоматически примем Европу. Это глубочайшее заблуждение, которое соизмеримо с петровским).

Но мысль Бориса Парамонова очень точно характеризует именно то, что случилось именно в России. В России получилась не демократия, а именно постмодернизм, «постиндустриализм». Не было ничего, что бы культурно и цивилизационно  подготавливало демократию, кроме строительства базы коммунизма, то есть больших городов, университетов, обучения в школах. Кое-что коммунизм дал будущей демократии, не говоря уже о том, что сам он был очень демократическим, потому что постоянно артикулировалась идея народовластия, свободного проявления личности и чести народа. Все эти понятия развивались духовно при коммунизме, развивалась интеллигенция, которая потом и совершила акт демократизации. Но как все делалось – вызывает отвращение.

Система тоталитаризма рухнула в одночасье, и из-под ее обломков выскочил Дмитрий Александрович Пригов. Ни Хемингуэй, ни Сэлинджер, ни Сартр – всех их заменил Пригов. Эволюция в искусстве очень хорошо отображала то, что произошло внутри общества. Мы получили царство игры слов, пустых образов, чистейший постмодернизм, в демократической прессе – словотреп вместо вдумчивого обсуждения. Потом родилась, если помните, вот эта странная формула «Время собирать камни». Вы не знаете, о каких камнях идет речь? Представьте чисто бытовую картинку. У вас взорван дом, вы стоите посреди обломков и говорите: «время собирать камни, время собирать камни». Ни один нормальный человек в этой ситуации не станет собирать камни – он будет строить себе новое жилище.

Тоталитаризм страдает от избытка конструктивизма – это-то и подкосило его, как Вавилонскую башню. Постмодернизм оказался возмездием за этот избыточный конструктивизм. Он стал, так сказать, гиперконструктивизмом. Перестройкой всего и вся.  Ведь принялся кто-то «играть в камушки», когда страна начала крошиться! Причем, в одной и в другой комбинации. Это-то и назвали постмодернизмом, и особым типом воздействия – политтехнологиями. Но им дело не закончилось, ибо теперь этот «играющий постмодернизм» входит в еще одну стадию: назовем ее реконструктивизмом.   

Из взорванных камней, как из кубика-рубика, снова пытаются сконструировать «то, что было». Или то, чего нет?.. Или миф о том, что было, которого на самом деле не было? Отвечать на этот вопрос можно по-разному. На мой взгляд, эта «реконструктивная стадия  постмодернизма», в которую вступила Россия, очень мало отличается от «деконструктивного постмодернизма». Это  все равно, что убить льва, сделать из его шкуры чучело и выдавать его за живого льва. Точно так же у нас убили страну, вынули из нее сакраментальное и стремятся реконструировать, как Люсю Гурченко, заново накачивая ее разными препаратами.

Вот этот самый «пост-пост-модернизм» мы сейчас и наблюдаем в России. И, собственно, как лживы оказались «демократические – постмодернистские» времена (кстати, вы никогда не задумывались, почему программа Владимира  Познера «Времена» своим названием создает такое многоточие основной информационной программы тоталитаризма «Время»? – да потому что где Время, там и времена) точно так же лживым становится современный реконструктивизм.

В политической сфере, я думаю, он выразит себя очень скоро в организации движения соборного типа. При этом прежняя институционная база демократии не будет уничтожена, но как бы будет собрана в одну большую общенациональную матрешку.

По моим  прогнозам, появление такой плоской общенациональной матрешки ожидается где-то к 2008 году. Именно в этот период загнанные на короткое время праворадикальные движения и состояния общества преобразуются во что-то иное. К этому времени  будет уничтожена окончательно КПСС, и от ее внезапно исчезнувшего эгрегора останется огромная зияющая пустОта, которая начнет заполняться псевдолевыми организациями.

Но ставка будет сделана на праворадикальные структуры. Сукам начнут раздавать оружие. Не сумев справиться с тем, что он называет «терроризмом» и с пониманием общества, что «творится что-то не то», режим интенсивно начнет формировать реальные террористические группы из бывших феесбешников.

Кончится же все тем, что в 2008 году правящая верхушка разыграет еще одну войну. Еще один фарс. Подсунет под Россию еще один кипящий котел. Нужно готовится к  этому заблаговременно, и вырубать режим. Иначе все случится так же, как в 99-2000 годах, когда непонятно откуда взявшийся полковник-ефрейтор перевернул страну и уничтожил сотни тысяч людей.

Несмотря на то, что сейчас Путин играет роль центриста, он может выступить в роли Гинденбурга, передав власть новой, еще большей сволочи.

Мы  должны быть готовы к этим вариантам и превентивно нанести удар по Кремлю.