Легитимность ответного насилия

Ахмад Ичкерийский, "Кавказ-Центр", 03.10.05г.

Обычно в основе определения терроризма лежит представление «о применении насилия для достижения конкретных политических целей». Но четкого определения понятий «террор» и «терроризм», до сих пор нет. Как известно, на последней генассамблее ООН очередная попытка навязать общее определение понятия «терроризм» вновь провалилось.

Кремлевский режим, осуществляющий так называемую «антитеррористическую» кампанию в Чечне, в оправдание своих преступных действий, определяет террор, как насилие и устрашение «слабыми», то есть некими разрозненными вооруженными формированиями и группами, «сильного», то есть государство, которое «несет закон и порядок».

В этой связи, терроризм принято считать стратегией «слабых» - (чеченские «террористы» против кремлевской власти). В то же время, террор и насилие со стороны государства-агрессора над мирными гражданами оккупируемой страны, в соответствие с этой логикой, носят легитимный характер, так как имеют своей целью установления «легитимного режима».

Те же самые аргументы предъявляются и в вопросе способа уничтожения противника. Если, к примеру, колонну беженцев или рынок в Чечне расстреливают с помощью самолетов и оперативно-тактических ракет – это является легитимным военным действием. Если же человек обматывается  тротилом и взрывает автобус с летчиками, которые расстреляли колонну беженцев – это уже терроризм.

Фактически, и в первом и во втором случае осуществляются акты насилия, которые разнятся лишь по способу осуществления и объектов атаки. Если принять утверждение, что насилие с целью достижения политических целей есть терроризм, можно говорить о том, что Россия проводит политику государственного терроризма, так как опирается на государственные инструменты насилия – армию, спецслужбы и СМИ, с целью достижения конкретных политических результатов.

Очевидно, что действия российских оккупационных войск в Чечне являются тотальным насилием по отношению к мирному населению (погибло более 250 000) и оно обусловлено стремлением Кремля сохранить свою власть на оккупированной территорией. Таким образом, действия России, использующей государственные инструменты насилия для удержания власти на оккупированной территории Чечни, следует определять не иначе как государственный терроризм.

Терроризм, возведенный в рамки государственной политики, камуфлируется в некие формы законных действий и оправдывается высшими государственными целями.

В оккупированной Чечне, как нельзя лучше отражаются события времен становления Советской власти, и соотношение действий большевистской ЧК с тем, что творят сегодня путинские террористы. Так чекисты, в частности, заместитель председателя ВЧК Я.Х. Петерс выступали с открытыми заявлениями, где говорилось:

«Пусть помнят враги рабочего класса, что всякий, арестованный с оружием в руках, без соответствующих разрешений и удостоверений личности подлежит немедленному расстрелу, всякий кто осмелится агитировать против Советской власти, будет немедленно арестован и посажен в концентрационные лагеря…».

Одним из главных объектов красного террора стало духовенство, которое в интерпретациях большевистской ЧК именовалось «реакционным» (сравни: «радикальные мусульмане» «чеченские экстремисты», «ваххабисты»).

Путинский террор, как и красный террор коммунистов – это, прежде всего, идеологический террор, так как идеологические методы воздействия на противника в путинской России практически повторяют большевиков.

Вот, что писал Н.А. Бердяев по поводу насильственного разрушения старых государственных институтов в старой России и «трижды проклятого средневековья», как говорил Ленин о государственных преимуществах религии или «идеи религии»:

«Коммунистическое же государство есть диктатура миросозерцания. Коммунистический строй есть крайний этатизм, в нем государство тоталитарно, абсолютно, он требует принудительного единства мысли».

Заметим, что разговоры о единомыслии в современной России идеологами «единой и неделимой» ведутся уже давно. Тотальное единомыслие в России насаждается по апробированной большевиками схеме. Важность единомыслия подчеркивает и Путин, обличая свое желание видеть всех «в строю» нейтральными формулировками и демократической фразеологией.

Государственный террор путинской России в Чечне наиболее выпукло обнажил преступную сущность кремлевского режима. Насилие стало краеугольным камнем во путинской стратегии государственного строительства и так называемого «возрождение России».

Однако кремлевский террор фактически узаконивает ответное насилие со стороны жертв государственного террора.