Русская сволочь

Андрей Новиков, независимый аналитик, для Чеченпресс, 15.04.05г.

Таким образом, мы видим, как неорганизованный, спонтанный бандитизм, вышедший из катакомб советского мира, как своего рода "последний класс" этого мира, поддонный слой, за несколько лет прошел все стадии организации и огосударствления. Точности ради, правда, нужно заметить, что его организация началась намного раньше перестройки, и слово "мафия", столь часто употребляемое когда-то (кстати, сегодня уже совсем неупотребляемое) стало обозначением распада и "неформализации", прежде всего, самой же советской бюрократии, и лишь во вторую очередь - организации самих уголовных банд. Вопрос крайне запутанный, но, по-видимому, у нас всегда было два типа "мафий": партийно-государственная и чисто уголовная; различие между их наследниками сохранились до сих пор.

Государственная мафия была "организована" раньше уголовной. Но процесс самоутверждения последней оказался намного наглее и сильнее. Точкой отсчета ее считается знаменитый съезд в Дагомысе в 1988 году, на котором страна была "поделена" между уголовными мафиями. (Партийно-государственные поделили ее давно.) Любопытно, что как раз после этого начинается крушение перестройки и переход к более радикальным сценариям демократизации, а на деле - к "дикому капитализму" с очень сильным вовлечением криминальных капиталов, с созданием мощнейших бандитских сообществ в городах. В принципе, этап "приватизации" соответствовал стадии криминального капитализма. Этому же этапу соответствовало и политическое раздробление страны (распад СССР был произведен партийно-государственными мафиями). Но дальше начинается псевдоморфоз криминальной шляхты: она постепенно вторгается в сферу интересов крупного олигархического капитала и частично подменяет его. С этого момента она начинает чувствовать ответственность за происходящее в стране. В политических координатах это соответствует стадии "национального примирения" и "нового патриотизма". Люди, сожравшие страну, начинают говорить: "Это моя страна". Приватизация становится формой наследства.

Собственно, с этого момента как раз и начинается возникновение новорусского государства (не как номинации, а как конкретных институтов, механизмов насилия и перераспределения), которое мы видим в настоящее время.

Я часто спрашиваю себя: известны ли в мире еще какие-нибудь эпизоды, когда поддонные элиты (говоря проще, "поддонки"), образовывали какую-либо национальную культуру управления?

Вот возьмите пиратов, к примеру. Они были маргинализированным фрагментом судоходства, образовавшимся из самых разных социальных слоев, в том числе из купцов. Английская королева заставила их плавать под британским флагом, однако ведь не пираты определили развитие торговых отношений Англии и ее периферии. У нас же криминалитет стал в полном смысле экономическим классом, участвующим в легальном распределении собственности, - вообразите себе пиратов, которым разрешили купить Вестминстер, звания лордов и пэров, места в британском парламенте, и вы будете иметь примерное представление того, что произошло в России.

Великий роман Виктора Гюго "Отверженные" описывает невероятное превращение каторжника в добропорядочного человека. Но этот случай можно считать редчайшим, если вообще не уникальным: обычно каторжники в добропорядочных граждан не превращались. В истории Запада нет примеров массовой трансформации поддонков (то есть "подданных людей") в управленческие, властные элиты общества.

Легенда Китая доносит до нас сведения, как в незапамятные времена рабы подняли восстание против своих владельцев и обратили их в рабство. В результате рабовладельцы сделались рабами, а рабы - рабовладельцами. Трудно сказать, насколько это вообще может соответствовать реальным историческим фактам, но в западной истории мы ничего подобного не видим. Даже грандиозное восстание Спартака не привело к тому, чтобы рабы заняли какие-то руководящие позиции в римском обществе. Для того чтобы изменить строй Рима, его нужно было завоевать, а не поднять в нем восстание.

Как ни странно, но Запад избежал даже серьезных пролетарских восстаний в XIX-XX столетиях. Пролетарских революций и пролетарских режимов НЕ БЫЛО НИГДЕ, кроме как в России. Парижская коммуна просуществовала недели. Немецкая рабочая республика в конце Первой мировой войны - примерно столько же. В остальных промышленных странах Запада (Англия, США) пролетарских восстаний вообще не было, и борьба за права трудящихся пошла по пути лоббирования своих интересов через профсоюзы, но никогда - по пути перевертывания властной пирамиды и создания какого-то особого "пролетарского" государства. Вообще, идея "низов, берущих власть" в странах Запада не была распространенной: хотя очень было развито сословно-корпоративное движение, в рамках которого низы могли достигать серьезных вершин власти, не переворачивая властную пирамиду.

Любопытно, что именно поэтому "сознательные рабочие" участвовали в фашистском движении в Германии. Это не было исключение из правил, как принято думать, это говорит о том, что низы на Западе никогда сами не хотели стать верхами, но в то же время могли наполнять своим участием высшие движения. По той же причине в Древнем Риме вольноотпущенники вместо того, чтобы ходить вокруг и мародерствовать, продолжали жить рядом со своими хозяевами, выстраивая подобие уже не рабовладельческого, а корпоративного строя, основанного на договорах.

И только в России ПРОИЗОШЛА ЕДИНСТВЕННАЯ В ЕВРОПЕ ПРОЛЕТАРСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ. Строго говоря, на Земле было два места, где пролетарские революции произошли эндогенным образом: Россия и Китай (во всех других случаях они были экспортированы). Связано это было вовсе не с какой-то особенной "сознательностью" российского или, тем более, китайского пролетариатов, а с национальными традициями российского и китайского обществ. В Китае напрочь отсутствовала какая-либо аристократия, весь источник власти находился в императоре и особом китайском образе жизни, который одновременно был и китайской религией (конфуцианство). Перевернуть такой социум, из "низов" сделать "верха" ничего не стоило: там ноги сами вырастали из рук, а руки из ног, где голова была - задница появлялась, и наоборот. Но Китай - случай отдельный. Хотя в нем очень много, напоминающего Россию, природа китайских революций в корне другая, чем российской.

В России было особое явление - КАТОРГА.

Вся история России - это история каторги, на дне которой всегда шли реакторные процессы распада и деления. И, как ответная реакция, "бунта жестокого и беспощадного", "социального Чернобыля". Чем больше каторги, тем больше бунта. Чем больше бунта, тем больше потом опять каторги. Так устроена Россия.

Русская цивилизация - это ментовская цивилизация, изначально построенная на каторге, на репрессиях против собственного народа. Другие цивилизации были ничем не лучше, но они объектом подавления и порабощения делали, по крайней мере, чужие народы. Шли римляне и обращали всех, кто встречался им, в рабов, в результате была создана чудовищная рабовладельческая цивилизация. Но как бы, вы думали, развивался бы Рим, обращай там в рабство собственных граждан?

У нас же все так и было. Жесточайшее "феодальное" крепостное право было хуже античного рабства, потому что со временем оно приобрело государственный характер. Как протест против крепостничества появились казаки - беглые крестьяне, оседавшие в казачьих вольницах, первые наши "братишки". Удивительно, но царизм, сначала поведя с ними бескомпромиссную войну, вскоре поставил их на службу империи; уже через два столетия казачьи сотни могли каким хошь революционерам шашками руки поотрубать (что это - первое огосударствление "криминалитета"?).

Следующий ареал подавления - острог. Каторга. Она сыграла чудовищную роль в революции 1917 года. Энергии, спрессованные в ее реакторах, были освобождены затем враз, как из взорванного парового котла. Не будь этого ада, который царизм прессовал столетиями, не было бы и революции. Каждая революция в России - это своего рода взорвавшийся чернобыльский реактор. Нельзя державу создавать на костях своих соотечественников. Пожалуй, русская версия империализма была омерзительнее любой другой, ибо он был направлен внутрь самого народа. Сами граждане были рабами. (Не в этом ли "рабском гражданстве, кстати, исток нашего патриотизма? Это патриотизм граждан-рабов, привязанных друг к другу цепями и поющих песню: "Эх, дубинушка, ухнем. Сама пойдет, сама пойдет". Удивительные слова! Более удивительным может быть только то, если эти рабы-бурлаки сами же для себя стали еще и собственными надзирателями. Тогда бы "дубинушка" уж точно "пошла бы"! Вообще, русская диалектика истории в том, что у нас как ни "ухнешь", все "само идет". Только вот куда?..)

Чего же удивляться, что и "ухнувшая" вскоре Революция не остановила русскую дубинушку? Каторга была воспроизведена. Заключенные сделались надзирателями. Ничего не изменилось!.. Как волокли "дубинушку", так и продолжали волочить.

Социализм - не исток русского криминалитета, а его развитие. Криминалитет был и до социализма. Просто социализм придал ему более организованную и вместе с тем более рафинированную, что ли, форму.

Все-таки отдадим должное пугачевской каторге: она создала великий эсхатологический бунт, высокую пугачевщину, желающую царства небесного, даль неземную. Божью! Каких каторжан не принимал царский острог, все они - от убийцы до революционера - были проникнуты духом высокого мятежа. Царская каторга - явление почти религиозное. В ней молитвы сжигавших себя старообрядцев, и последний крик какой-нибудь Катюши Масловой, и впалые щеки декабристов. Огромной силы эгрегор! В сущности, та же русская христианская империя, в ее стремлении к благости только перевернувшаяся бездной вверх, как гигантский айсберг. Кто был внизу, тот стал вверху. Западный мир не знал такого бунта низов, как в России.

Маркс, когда писал о промышленном пролетариате как наиболее сознательной силе современного ему общества, забыл указать на еще одно обстоятельство: пролетариат для того, чтобы совершить революцию, должен был быть религиозной силой. И самое интересное, что на Западе такого "религиозного пролетариата" не обнаружилось. Только в России!

Так вот, если уж говорить об эсхатологическом апогее русского криминалитета, то он не в наших днях, а в 1917 году. Там действительно был невиданный порыв к свету, бездна стала высотой. Современный криминалитет намного бледнее предреволюционного. Правда, ведь революция и социализм, создав лагерную систему и разложившись в ней, выхолостили свою криминальную составляющую. Никакой пугачевщины нет уже и в помине (ее последние проявления - в песнях Высоцкого). "Высокие" убийцы заменены на воров. Если подумать, даже понятие "вор в законе" отражает эволюцию, произошедшую в криминальном мире. (Правда, "ворами" на Руси называли всех преступников, тем не менее, воры почетом не пользовались.) Социализм же создал такую экономическую систему, что именно воровство, способность украсть - у государства, конечно, потому что у граждан воровать было нечего, - стала считаться добродетелью!

Я уже заметил выше, что уголовный мир стал естественной средой реинкарнации частной инициативы в условиях социализма. К величайшему сожалению, этот же уголовный мир создал и "протестантскую этику" нового капитализма, прототип будущих нравственных и правовых отношений. Вряд ли мы всегда отдаем себе отчет, когда произносим слова из уголовного жаргона "мент", "замочить", "падла", - ну, еще десятка два жаргонных слов, вошедших в язык современного россиянина. Разумеется, это не чистая уголовщина, а очень трансформированная неуголовным миром (именно поэтому выражения типа "падла", "мочить" или "сука" употребляются не всегда точно. Тем не менее, факт налицо: мы вылезли из социализма с уголовной плацентой.

Сам криминалитет, в определенном смысле, и был уже способом приватизации разложившегося социализма. Это - гниль командно-административной системы, ее как бы проекция на общество и всю систему гражданских (в том числе - частнособственнических) отношений между людьми. Очень трудно подыскать аналог этому процессу в европейском мире. Кажется, ни в одной стране криминальный мир не оказывал такого влияния на конституирование гражданских отношений. Например, были английские пираты. Но они не становились купцами и не развивали торговые отношения. Российский же криминалитет стал едва ли не основным субъектом развития рыночных отношений при социализме.

Если же учесть, что социализм у нас был вместе с тем и формой государственного феодализма, то поедание его криминальными элитами можно считать своеобразной формой барокко. Скажем, культура "новых русских" - это типичная разновидность барокко. На исходе любого феодального строя появляются те, кто проматывает накопленное ранее. Это еще не капитализм, но уже и не феодализм. "Новые русские" со своей паразитической и вместе с тем стилепродуктивной, роскошной культурой жизни очень точно подпадают под эту классификацию.

Гораздо важнее, впрочем, следующие этапы развития новорусской и бандитской культуры. "Новые русские" с их эгоизмом жизни - это лишь первая попытка общества жить для себя. Но ими развитие не заканчивается. За "новыми русскими" следует следующая разновидность - назовем их "новейшими русскими". Их отличает больший патриотизм и понимание необходимости жить не отдельными паразитическими группами, а социальными коллективами, НАЦИЕЙ. Эти "новейшие русские" готовы участвовать даже в государственном строительстве, осознавать "национальные интересы", хотя, в принципе, это тот же самый эгоизм жизни, что и у их предшественников, только получивший национально-корпоративную форму "нашизма".

Социальный бандитизм (который выступает силовым и кодифицирующим выражением новорусской культуры) также проходит несколько этапов своего развития. Я насчитал три основных этапа:

А) "уголовный" этап (то есть когда бандитизм весь полностью существовал в уголовном, зековском мире и ничем не отличался от него);

Б) социально-развернутый этап (когда он выходит из собственно уголовного мира, сохраняя вместе с тем его "понятия", в него вливаются свежие силы, и сам бандитизм приобретает уже не зековский, а социально-легитимный вид; слово "бандит" перестает иметь ругательный смысл, новых социальных бандитов можно видеть в каждом кафе, играющих в шашки, а все остальные слои общества либо смиряются с их существованием, либо даже стремятся подражать их силовой структуре);

В) государственный этап. Это то, что мы видим сегодня, когда большая часть социальных банд распущена, зато силовые корпорации самого государства (МВД, армия) во многом впитали в себя бандитские энергии. Бандитизм по мере своей организации и укрупнения неизбежно входит в эту "государственную" стадию. Начинается процесс государственного строительства. Молодежь, которая раньше хотела "идти в бандиты", теперь, напротив, идет в МВД, ФСБ, армию, в охранные структуры. Фактически, это означает, что с бандитизмом как неорганизованным явлением покончено. Процесс социоморфоза (создания нового общества, его "неформальных" силовых элит и корпораций) закончен, и он приобретает вид уже государствоморфоза (то есть создания институциональной власти новорусского государства).

(Продолжение следует)